Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

по Гербовому акту) все, что помешало толпе разрушить дом Хьюза и Бенджамина Франклина, — это патрули вооруженных людей, которых Гэллоуэй отправил на улицы. Таким образом, он и его имущество остались в безопасности, но напряжение, вызванное необходимостью не спать всю ночь под оружием после нескольких недель анонимных угроз, довело Хьюза до физического истощения. Когда 5 октября из Британии прибыла бумага с печатью и его комиссия, пятидесятитрехлетний дистрибьютор, казалось, балансировал на краю могилы. Тем не менее образовалась многотысячная толпа противников марки, и семь видных филадельфийцев обратились к нему с призывом уйти в отставку. Он пытался сопротивляться, и ему действительно удалось продержаться еще два дня, прежде чем он наконец пообещал не исполнять акт, если этого не сделают соседние колонии.

Квазиотставка Хьюза не позволила толпе обрушить на него весь дом. Постепенно, по мере ослабления напряженности, к нему вернулось здоровье, но его политическая карьера была закончена. За время его отсутствия ассамблея приняла десять резолюций, объявляющих Гербовый акт неконституционным и подрывающим права англичан[865]. Этот сдвиг в настроениях членов палаты представителей обеих партий уже нельзя было изменить, и Хьюз не смог приспособиться нему. Антисобственническая партия вскоре воспользовалась опасениями беспорядков, вызванных беспорядками, и, утверждая, что виновата фракция собственников, фактически увеличила свое большинство в ассамблее на следующих выборах и укрепила свои аргументы в пользу отмены собственничества. Гэллоуэй организовал возрождение партии и даже вернул себе место, но только убедившись, что имя Хьюза не попало в список антипроприетарных кандидатов. Огорченный и изолированный, Хьюз удалился на ферму под Филадельфией. В 1769 году он принял назначение Короны на должность таможенного инспектора в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир, и навсегда покинул Пенсильванию. Гербовый акт, изменивший многое в Америке и империи, превратил его, как и Ингерсолла, как и Фитча, из влиятельного и популярного политика в человека, занимающего место, и изгнанника.

ГЛАВА 70

Аннулирование с помощью насилия и попытка элиты восстановить контроль

октябрь-ноябрь 1765 г.

К МОМЕНТУ официального вступления в силу Гербового закона, 1 ноября, только один королевский губернатор в Америке имел надежду на его исполнение, и то по административной оплошности. Губернатор Джорджии Джеймс Райт все еще командовал несколькими отрядами конных людей, «Джорджийскими рейнджерами», сформированными во время войны для защиты провинции. Поскольку колония была слишком мала и бедна, чтобы платить им, корона перевела рейнджеров на регулярную службу и как-то забыла демобилизовать их после возвращения мира. Таким образом, только Райт обладал достаточной военной силой, чтобы противостоять местным «Сынам свободы» и исполнять закон[866]. В других местах губернаторы могли лишь командовать ополчением (бесполезно, поскольку, как указал губернатору Бернарду полковник бостонского полка, толпы состояли из ополченцев) или запрашивать регулярные войска у главнокомандующего. Но хотя Гейдж предложил по сотне человек губернаторам Массачусетса, Нью-Джерси и Мэриленда, ни один из них не решился принять предложение, опасаясь разжечь толпу до еще больших разрушений. Там, где произошли первые неожиданные беспорядки — в Бостоне, Ньюпорте, Аннаполисе, — гарнизонов не было вообще. Только в Нью-Йорке имелись и рыцари, и губернатор, свирепый старый Кадвалладер Колден, готовый применить силу; но это только усугубляло ситуацию.

Когда 23 октября на Манхэттен прибыла партия бумаги с марками, нью-йоркский дистрибьютор уже давно ушел в отставку. Колден намеревался исполнить закон, несмотря ни на что, и две тысячи человек, решив, что он этого не сделает, выстроились вдоль Батареи, чтобы помешать выгрузке марок. Этой ночью власти тайком перевезли их в Форт-Джордж на хранение, но обнаружили, что тем самым поставили форт под угрозу. Майор Томас Джеймс, комендант, который когда-то хвастался, что может покорить город с двумя десятками солдат, теперь лихорадочно готовился к отражению атаки. К 1 ноября у Джеймса и его гарнизона из 180 солдат было достаточно пушек и гранатометов, чтобы защитить себя и губернатора, но во всем остальном властвовала толпа. Этой ночью две тысячи «бунтовщиков» устроили беспорядки в городе. К четырем утра следующего дня они повесили чучело Колдена, а затем сожгли его на Боулинг-Грин в костре с «его колесницей, двумя санями и креслом»; захватили стражников, выставленных для охраны дома майора Джеймса, а затем выпотрошили строение с необычайной тщательностью; окружили форт, били в его ворота, бросали камни в солдат и насмехались над ними за недостаток храбрости, чтобы стрелять.

То, что красные мундиры в Форт-Джордже не открыли огонь, объясняется не столько сдержанностью майора или мудростью губернатора, сколько страхом генерала Гейджа перед тем, что произойдет, если будет выпущен хоть один пистолет. Поскольку времени на вывоз боеприпасов со складов армии на Ист-Ривер не было, большая часть мушкетов, полевой артиллерии и боеприпасов в Нью-Йорке — очень большая — находилась в пределах досягаемости демонстрантов. Поэтому Гейдж отказался присоединиться к Колдену и Джеймсу в форте, оставшись в своей резиденции в городе, сохраняя внешнее спокойствие и тихо призывая губернатора отказаться от проклятых Богом марок. Наконец, 5 ноября, в День Гая Фокса, столкнувшись с весьма правдоподобными слухами о том, что вечером толпа будет штурмовать форт, Колден передал их мэру, который доставил их в мэрию под конвоем «Сынов Свободы» и толпы, насчитывавшей около пяти тысяч человек. Поскольку в отчетах достоверно утверждалось, что лидеры толпы планировали взять Гейджа в заложники и использовать его в качестве щита, главнокомандующий, должно быть, испытал облегчение, обнаружив, что Колден все же обладает небольшой способностью к компромиссу. Но дело было практически безнадежным, и неверно поставленная нога в конце вполне могла спровоцировать гражданскую войну[867].

Война, конечно, была тем, чего никто не хотел. То, что в Нью-Йорке она была так близка, можно объяснить местными особенностями: достаточно большим гарнизоном, чтобы провоцировать, но слишком маленьким, чтобы быть эффективным; глупым хвастовством майора Джеймса; тараном Колдена; социально раздробленным, практически неуправляемым характером нью-йоркской толпы. В отличие от Бостона, где две постоянные толпы имели внутренние структуры, которые «Верная девятка» и другие местные лидеры могли использовать для установления контроля после 26 августа, нью-йоркская толпа состояла в основном из моряков, большинство из которых не имели глубоких общественных связей и не чувствовали необходимости подчиняться власти городских радикальных лидеров, живущих на берегу. Более того, нью-йоркские «Сыны свободы» появились позже всех в колониях и смогли стать выразителями интересов оппозиции только после 1 ноября[868].

Однако повсюду за пределами Нью-Йорка беспорядки конца лета заставили местных лидеров искать рычаги влияния на толпу, а провинциальные политики пытались занять позиции в оппозиции к акту. Таким образом, именно в интересах установления контроля над изменчивой, потенциально анархической ситуацией, с сентября до конца