Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

половины толпы воссоединились, чтобы заняться оставшимися делами вечера, они уже успели употребить изрядное количество алкоголя, что почти наверняка способствовало их удивительно буйному поведению, когда они добрались до красивого георгианского дома Томаса Хатчинсона.

Лейтенант-губернатор ужинал со своей семьей, когда к нему прибежали запыхавшиеся гонцы и предупредили, что толпа уже на подходе. Как позже рассказал Хатчинсон агенту провинции Ричарду Джексону, они бежали

в соседний дом, где я был за несколько минут до того, как эта адская команда набросилась на мой дом с яростью дьявола и в мгновение ока топорами выломала двери и ворвалась внутрь. Мой сын, находившийся в главном входе, слышал их крики: «Черт возьми, он наверху, мы его возьмем». Одни сразу же побежали наверх, другие заполнили комнаты внизу и подвалы, а третьи остались без дома, чтобы там работать. Вскоре в дом, где я находился, одно за другим стали приходить сообщения о том, что толпа преследует меня, и я был вынужден удалиться через дворы и сады в более отдаленный дом, где оставался до четырех часов, а к этому времени от одного из лучших домов в провинции остались лишь голые стены и пол. Не довольствуясь срыванием всех переплетов и вешалок и раскалыванием дверей на куски, они сбили перегородки, и хотя только это стоило им около двух часов, они срубили купол или фонарь и начали снимать шифер и доски с крыши, и только приближение дневного света помешало полному разрушению здания. Садовая ограда была повалена, а все мои деревья и т. д. сломаны до основания. Таких руин в Америке еще не видели. Кроме моей плиты и семейства Пиктов, домашней мебели всех видов, моих собственных детей и слуг, они унесли около 900 фунтов стерлингов деньгами и опустошили дом от всех вещей, кроме части кухонной мебели, не оставив в нем ни одной книги или бумаги, и разбросали или уничтожили все рукописи и другие бумаги, которые я собирал в течение 30 лет вместе, кроме большого количества публичных бумаг, находившихся на моем хранении.

Следующее утро выдалось прохладным, и Хатчинсон — двенадцатью часами ранее один из самых богатых людей в Массачусетсе — обнаружил, что у него нет пальто, чтобы защититься от холода, кроме того, которое ему одолжил хозяин. Он потерял практически все свои личные вещи. Он сказал Джексону, что, по его мнению, сумма ущерба не может быть меньше трех тысяч фунтов стерлингов, и заключил — поскольку одними деньгами невозможно измерить то, что потеряла его семья: «Вы не можете представить себе, в каком жалком состоянии мы находимся»[858].

Однако Хатчинсон был убежден, что «Верная девятка» — «подстрекатели первой толпы» — никогда не планировали, что разрушения зайдут так далеко. На следующий день после бунта политические лидеры провинции и города сделали все возможное, чтобы восстановить порядок. Хатчинсон выразил надежду, что их «презрение к этому беспрецедентному безобразию» принесет пользу из того зла, которое выпало на долю его и его семьи, но он остался в недоумении от свирепого «негодования народа против гербового сбора». Он с содроганием думал о его последствиях. Генеральный суд, думал он, не посмеет «принудить или, скорее, посоветовать уплатить его». Но что можно было сделать? Налог был так устроен, что ни одно дело или судебное разбирательство не могло вестись без гербовой бумаги. Если провинция не подчинится, то «вся торговля должна прекратиться, все суды пасть, а вся власть — прекратиться». Если парламент отменит налог, это «поставит под угрозу потерю их власти над колониями», если же он решит принудить к подчинению «внешней силой», то рискует «полностью и надолго отчудить привязанность». Размышляя о разрушении своей личной жизни, этот мастер политического среднего пути оказался не в состоянии представить себе альтернативу между анархией, с одной стороны, и жестокими репрессиями — с другой. В конце концов ему оставалось только молиться, чтобы «бесконечно мудрый Бог» указал парламенту выход из лабиринта насилия, в котором он, его колония и империя, которую он любил, казались безнадежно потерянными[859].

Когда Хатчинсон писал свое жалобное письмо Ричарду Джексону, он еще не знал, что беспорядки охватили и другие города, помимо Бостона. Сравнительно контролируемые действия толпы 14 августа, которые так быстро привели к отставке Эндрю Оливера с поста распространителя марок, казалось, продемонстрировали практическое средство предотвращения вступления закона в силу. Когда весть об этом дошла до других колоний, члены «Лояльной девятки» — группы, часто называвшей себя «Сынами свободы» после речи полковника Барре, которая теперь приобрела известность, сравнимую с «Решением Виргинии», — принялись набивать чучела, возводить виселицы и поднимать толпы, чтобы настроить мастеров по изготовлению марок на сотрудничество. И нередко они обнаруживали то же, что и «Верная девятка» 26 августа: толпы, поднявшись, могут сами определять свои планы. Жители Род-Айленда впервые проиллюстрировали этот принцип на следующий день после того, как бостонская толпа разрушила дом Хатчинсона[860].

20 августа в Ньюпорте лидеры оппозиции Гербовому акту начали подготовку к выставлению чучела назначенного распространителя колонии, Огастуса Джонстона. 26 августа, за день до повешения и демонстрации, Мартин Говард, который в начале года выступил против Джеймса Отиса, осудил эту идею в прессе. Неразумно: двадцать седьмого числа его чучело и чучела его политических друзей из Ньюпортского хунто висели рядом с чучелом мастера печати. Вечером организованная толпа сожгла чучела. Джонстон, однако, не ушел в отставку, и на следующую ночь, воодушевленные свежими новостями из Бостона, ньюпортовцы подняли ставки. Сначала они разгромили дом Мартина Говарда так же тщательно, как бостонцы разрушили дом Хатчинсона; затем они уничтожили дом и вещи другого члена Джунто и охотились по городу за коллектором и контролером таможни (оба они укрылись на борту британского военного корабля H.M.S. Cygnet в гавани); наконец, чтобы он не подумал, что они его забыли, они унесли все домашнее имущество Огастуса Джонстона, какое только смогли захватить.

На следующее утро Джонстон публично сложил с себя полномочия, и это спасло его дом, вернуло большую часть его имущества и позволило ему вновь занять свое место в обществе. Но таможенный инспектор, англичанин по имени Джон Робинсон, посвятивший себя искоренению контрабандистов, оставался настолько непопулярным, что не осмеливался покинуть «Сигнет» до 2 сентября, когда губернатор Сэмюэл Уорд наконец выделил ему телохранителя. Как и Бернард, Уорд не смог вмешаться и остановить беспорядки. В отличие от Бернарда, он и не хотел этого делать — по крайней мере, до тех пор, пока жертвами были Говард и его Хунто, заклятые враги правительства Род-Айленда. Но вскоре Уорд понял, что