Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Последняя фраза документа свидетельствует о готовности чехов вмешаться в события, чтобы участвовать в формировании российской власти.

Генерал Гайда на параде в Екатеринбурге.

13 марта 1919 года

Это было явным предостережением Колчаку. Показательно, что такие документы контрразведка Ставки перехватывала у лидеров чехов и словаков в Сибири и в конце марта 1919 г. Когда, казалось, что он там уже закрепился. Особенно показательным был такой пассаж: «Чехословацкий Национальный Совет заявляет: Чехословацкая армия, борющаяся за идеалы свободы и народоправства, не может и не будет содействовать и сочувствовать насильственным переворотам, идущим вразрез с ними»[301].

Это дополнительно свидетельствует о крайне негативном влиянии прихода к власти Колчака на отношения белогвардейцев с Прагой.

Иными словами, создавалось впечатление, что другие чешские вожди в отличие от Гайды защитят «учредиловцев».

Продолжение «екатеринбургского» дела

Почти сразу официальное телеграфное агентство Омского правительства заявило, что инцидент с арестом «учредителей» вызвали «самочинные действия офицеров»[302].

22 ноября 1918 г. участвовавшие в тех событиях колчаковцы обратились к «командующему войсками Екатеринбургской группы генерал-майору Гайда» и также объяснили произошедшее сугубо своей инициативой: «мы, офицеры и солдаты 25-го полка горных стрелков, узнали о провозглашении Верховным Правителем адмирала Колчака. Светлой радостью прониклись сердца наши; засветилась надежда, что созданием единой твердой военной власти прекратятся партийные распри, предательски разлагающие тыл доблестной армии чехо-словацкого народа и молодой нашей армии; твердой верой прониклись мы в возрождение свободной единой великой России…

Усталые от боев и потерь, возвратившись в Екатеринбург, мы увидели предательские воззвания, призывавшие свергнуть законную (! – ред.) власть Верховного Правителя, с которым связаны надежды фронта на близкую победу над врагами России, чешского народа и наших великих союзников.

Возмущенные этим, и желая спасти от предательства тыла наших фронтовых братьев, мы, видя отсутствие мер по отношению к предателям во главе с Черновым и другими членами Учредительного Собрания, решились на шаг, нарушающий воинскую дисциплину.

Каждая минута казалась нам промедлением, и потому, не спрося разрешения своих начальников, отняли у них припасенное оружие, документы и их преступные воззвания»[303], выразив готовность за это предстать перед военным судом.

Одновременно сообщили о предании их ему[304]. По данным Фомина, это сделал Гайда, чтобы оправдаться за свои противоречивые действия: «Группа офицеров, произведшая налет на «Пале – Рояль», арестована им, предается суду, о чем имеется заявление Национального Совета, что похищенные 80 тысяч рублей Съезду возвратят»[305].

Видимо, подобное поведение Гайды объяснялось его «неуверенность в конечном исходе конфликта[306]. Также подобный подход позволял свалить вину на «стрелочников».

В любом случае, произошедшее показало, что истинной властью в Екатеринбурге тогда были чехи.

В конце декабря 1918 г. колчаковские власти также стали расследовать преступления, совершенные колчаковцами при аресте «учредиловцев» в Екатеринбурге. Однако следствие затянулось. Так, 8 февраля 1919 г. военный прокурор 1-го Прифронтового суда Русских войск Западного фронта сообщил прокурору Иорданскому, что у него имеется наблюдение за производством и следствием по поводу якобы самоуправных и позорящих честь офицерства действий групп офицеров, проникших в гостиницу «Пале Рояль», занимаемую членами Учредительного Собрания /присвоение денег, вещей и т. п., найденных при обыске у них /, и об обстоятельствах убийства Моксунова.

А заведующий военно-судной частью штаба Сибирской армии присовокупил, что судебное производство о массовом мародерстве препроводили из Екатеринбурга в штаб Западного фронта, а впоследствии – в Омск»[307].

Чем оно кончилось – неизвестно, во всяком случае, Бангерского и Торейкина за это не судили. Предположим, что в условиях начавшегося весеннего колчаковского наступления 1919 г. его «спустили на тормозах». Что понятно – было бы странно, если бы режим, обязанный своим приходом к власти этим людям, покарал их за совершенные ими в отношении его врагов «шалости».

По данным прокурора Миролюбова, «Большинство членов Учредительного Собрания 19 ноября ускользнуло. Незначительную часть с Черновым задержали, но под давлением Чешского Национального Совета и начальника гарнизона Некрасова передали чешскому гарнизону, отправившему их 21 ноября (по другим данным, вечером 20 ноября) в Челябинск…»[308].

Причем утром 20 ноября Гайда предложил «учредиловцам» в 24 часа покинуть Екатеринбургский район[309]. По данным товарища (заместителя) Миролюбова, такое решение он принял, «заметив партийную пропаганду Черновым в местном гарнизоне». Причем членов Учредительного Собрания из Екатеринбурга высылали в соседние уездные города, но под давлением Чешского Национального Совета, бывшего на стороне Чернова, свое распоряжение Гайда вскоре отменил»[310].

По словам же Фомина, «В создавшейся в Екатеринбурге обстановке Съезду было трудно спокойно работать, почему Гайда предложил переехать в другой город…[311]»

Причем по словам Чернова, «Нам удалось освободиться лишь благодаря заступничеству чехословацких масс»[312].

В любом случае, «учредиловцы» потерпели поражение из-за отсутствия у них реальной силы. И выходило так, что «учредиловцев» фактически обвинили в «мятеже» против путчиста Колчака.

Их неудачу дополнительно подчеркивал процесс следования по Екатеринбургу к железнодорожному вокзалу, по мнению «учредиловца» Святицкого напоминавший конвоирование жандармами политических преступников. По его словам, охранявшие их чехи и словаки напоминали «конвой», почему положение членов Учредительного Собрания было двойственным[313].

Одна из причин спешки Гайды с их отъездом – возможность получения «черновцами» вооруженной помощи, способного перечеркнуть его надежды на осуществление карьеры в России. Так, на другой день (21 ноября) после их отправления в Екатеринбург им на выручку подошли 800 вооруженных нижнетагильских рабочих[314] (преимущественно из Невьянского завода, где накануне их агитировали члены Учредительного Собрания Алмазов и Николаев).

О готовности к выступлению уральских рабочих свидетельствует и информатор контрразведки Ставки поручик Винтер (запомним эту фамилию – ред.) заявил 26 декабря 1918 г. колчаковским властям: «я узнал из разговоров бывшего редактора «Челябинской газеты» Маевского, что в Челябинске и Златоусте в Уральских горах спрятаны большие склады оружия, которые большевики не успели вывезти. В Челябинске рабочие готовы ежиминутно выступить, что, по словам Маевского, и дало смелость ему и Фомину выступить против Верховного Правителя…[315]»

Они вполне могли бросить вызов «омской реакции» и получить помощь других своих коллег. Перспективы такого противостояния были неясны, вплоть до попытки перехвата руководства протестом большевистским подпольем.

И лишь быстрота действий колчаковцев и подкупа ими Гайды в Екатеринбурге спасли Колчака от столкновения с рабочими, исход которого при наличии здесь превосходящих и нелояльных ему чехословацких сил был «туманным».

Однако уехали не все «учредиловцы». Немногие, самые деятельные, остались в «сданном» колчаковцам Екатеринбурге, чтобы бороться против переворота. По словам Л.А. Кроля, «Вечером (20 ноября) состоялось экстренное заседание Городской Думы