Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

Козье молоко на самом деле люблю, в какие-то веки удастся вот так отведать.

Напротив меня сидит Татьяна Николаевна, про себя говорит – мы фабричные. Приехала в Сибирь из шахтёрского края, из Караганды, когда в девяностые годы русские стали не по нутру Казахстану. В деревне фабричность сменила на животноводство. Пенсию заработала сельским трудом. Татьяна Николаевна – плетунья, а муж с друзьями освоил производство окопных свечей. Приспособил для этого советскую скороварку, загружает в неё парафин, расплавляет, затем разливает по консервным банкам, в них в качестве фитиля устанавливается специальным образом нарезанный картон.

Женщины в застольной беседе рассказывают о подругах по мастерской, кои отсутствовали в тот день. В один голос назвали главным своим организатором, вдохновителем и двигателем мастерской Ольгу Анатольевну (она в частном разговоре будет открещиваться от этих восторженных характеристик, низводя свою роль исключительно к снабженцу). Мотором мастерской также назовут Наталью Викторовну.

– Её муж в мае ушёл добровольцев на войну.

Не один раз слышал подобное, в том числе из первых уст – супруг Натальи Викторовны слова не сказал о своём решении, втихую подписал контракт в военкомате. Поначалу дали от ворот поворот. И возраст далеко не юношеский – шестьдесят три года, здоровье не идеальное. Не сдался доброволец, настоял, оформили контракт, сейчас служит водителем при медчасти. Вся семья волонтёры. Сын Алексей взял на себя, как сейчас любят говорить, логистические задачи. Если по-русски – обеспечивает доставку материалов в мастерскую, увозит в пункт отправки готовые изделия. Дочь Кристина помогает плетуньям.

– Очень вкусные блинчики, – предлагает Татьяна Николаевна, – вы не стесняйте, возьмите несколько кусочков колбаски, заверните в блинчик, ой как вкусно, мои внуки очень так любят!

Пробую и соглашаюсь – внуки Татьяны Николаевны бабушку не обманывают, вкусный получается бутерброд. Сами блинчики – пальчики оближешь, и полукопчёная колбаса хороша…

В разговоре всплывает для меня неизвестная доселе тема – сухой армейский душ. И такую продукцию делают в мастерской. Приходилось слышать от бойцов об использовании влажных салфеток «для мытья» в полевых условиях или в госпитале, а тут сухой душ. Возникает естественный вопрос: как душ может быть сухим? Немногословная Лина Николаевна в ответ на мой вопрос подаёт полиэтиленовый пакетик, в нём матерчатая салфетка сорок на сорок сантиметров, и ещё один пакетик, герметически упакованный, внутри него кусочек дорнита (геотекстиля) размером десять на двадцать сантиметров, который пропитан гелем-антисептиком, предназначенным для лежачих больных. Всё продумано. Дорнит чем хорош, не плесневеет, в нём не заводятся насекомые. И гель-антисептик – не мыльный раствор. В инструкции, что вложена в пакетик с «душем», написано: смочить губку пятьюдесятью миллиметрами воды, сжать несколько раз до образования пены и обтереть тело, затем насухо вытереть кожу тканевой салфеткой. Душ принят.

Недавно попал на встречу кадетов с бойцами-вагнеровцами. Из зала прозвучал вопрос: «Что самое тяжёлое на войне?» Боец, не задумываясь: «В туалет сходить». Далёкий от поэзии акт функционирования человеческого организма может превратиться в проблему в боевых условиях. А если ты, скажем, месяц на передовой, как соблюсти наказ генералиссимуса Александра Суворова: солдат должен быть чист и опрятен, в любой момент готов в должном виде предстать перед Богом. Сухой душ – гигиеническое подспорье в окопных буднях.

Оканчиваем трапезу, на календаре не праздник, пора за работу. Возвращаемся к сетям. За разговорами, работой забыли задокументировать встречу фотографиями. Спохватились, когда часть плетуний разошлась. Остались только Лилия Иосифовна, Надежда Алексеевна, Вера Георгиевна, и Ольга Анатольевна подошла. Так и сфотографировались на фоне сетей и Спаса Нерукотворного.

За окном стемнело, пора возвращаться в Омск, Ольга Анатольевна любезно вызывается доставить гостя в город. Вдвойне хорошо, поговорить с ней днём не удалось, была на работе, есть возможность побеседовать в пути. Прощаюсь с женщинами, сажусь в машину, по дороге слушаю вместе с диктофоном Ольгу Анатольевну. Поведала следующее.

Всегда берёт за сердце, когда в мастерскую приходят парни, приезжающие с войны. Чужие, казалось бы, люди. В то же время родные. Без слёз никогда не обходится. Они приехали из фронтового ада в далёкую глубинку, за три тысячи километров от линии соприкосновения, а здесь ради них бескорыстно работают, думают о них, молят Бога – пусть вернутся мальчишки живыми. Нередко парни смахивают слезу, не могут сдержаться, а женщины обязательно прослезятся. Окружат солдата, попросят: можно мы вас обнимем? С таким сердцем мамы обнимают сыновей. С радостью – он живой, с тревогой – ему снова возвращаться под пули и снаряды, стараются короткими прикосновениями передать материнское тепло, материнский молитвенный покров.

Всякий раз, когда приходит солдат, я физически чувствую, что-то меняется в мастерской, в наших женщинах. Короткая встреча укрепляет в них веру – надо трудиться, надо молиться. Их сети ждут на передовой, они спасают наших детей. Парни уходят с чувством, они за «ленточкой» не одни, за ними не только родители, братья и сёстры, вот эти чужие женщины вместе с ними. Отпускник рассказывал, прилетел в Москву, а там лишь в аэропорту по количеству военных чувствуется, страна воюет, в самой столице ни одного баннера на тему войны и армии, находящейся в окопах. Парней убивают, а Москва, судя по оформлению улиц, назойливо кричащей со всех сторон рекламе, живёт в своё удовольствие. Им важно, что Сибирь с ними.

Моего двоюродного брата Антона мобилизовали в сентябре двадцать второго. Работал вахтами электриком на севере. Тридцать шесть лет, сын перед мобилизацией родился, всего один месяц исполнился. Антон в июне двадцать третьего получил отпуск, узнал про наши сети, живёт в Омске, приехал в мастерскую посмотреть и с собой взять. Он такой, что не терпит никаких сюсю-мусю, нежностей, объятий.

– Сестра, давай без этого! – ершится всякий раз, когда поздравляю его с днём рождения. Только и снизойдёт – руку пожать. Строгий. Пришёл в мастерскую. Женщины по обыкновению: можно вас обнять? Мне интересно: ну-ка, ну-ка, как поведёшь себя с чужими тётками? Бог ты мой, с какой радостью обнимал их, с какой любовью, слёзы на глазах выступили, нисколько не стыдился:

– Дорогие женщины, – вытирает глаза, – знали бы, как мы вам благодарны! Как мы вас любим!

Наш с ним дедушка Васильев Александр Семёнович – участник Великой Отечественной войны. Дедушкин отец, наш прадедушка, Васильев Семён Егорович, тоже воевал. Волей ли случая, Божиим ли проведением в сорок пятом году отец и сын встретились на одной из дорог войны.

– Сморю и глазам не верю, – рассказывал дедушка, – отец навстречу идёт, их дивизия в тыл отходила. В последний раз я видел отца, когда того на фронт в сорок первом забирали. Меня-то в сорок третьем, как восемнадцать исполнилось. Папа заплакал: «Сынок, храни тебя Бог». У меня тоже слёзы… А времени нет – только и успели обняться. Какую-то минутку постояли рядом. Он побежал своих догонять, я своих.

Виделись они в последний раз, прадедушка под Берлином пропал без вести. Дедушка встретил победу во Франкфурте-на-Одере. Не любил вспоминать войну, не любил фильмы про войну. Крепко война в нём сидела, бабушка рассказывала, мог среди ночи вскинуться: «Немцы, немцы идут!»

О простых немцах говорил: работящий, хозяйственный народ. Сталкивался не раз, немцы подкармливали русских солдат, бывало, прятали… Шестеро внуков у деда Саши, Антон любимый. И единственный, кто продолжил ратное дело деда, как началась война. Двое внуков уехали из России, женились на немках, у двоих бронь, один в армии не служил и не собирается.

Отпуск у Антона окончился, я приехала в аэропорт провожать.

– Ну, сестра, женщины у тебя! – восхищался плетуньями. – Будь моя воля, всех бы медалями «За отвагу» наградил. Не меньше! Нас мобилизовали, они добровольно изо дня в день… Героические труженицы!

Антон две сети хотел увезти с собой, но билет в самолёт без багажа, жена потом по почте отправила.

Для меня собирать деньги для мастерской – это через себя переступать. Знаю, на общее дело, всё рано не могу избавиться от чувства хождения с протянутой рукой. Понятно дело – гордыня. Мы не ведем постоянный сбор на исходные материалы, только по мере надобности. В тот раз заканчивалась ткань, объявила сбор, но денег нет. Один из трогательных постоянных жертвователей – глубокий дедушка, ему за восемьдесят, проблемы с сосудами, обе ноги отняли. Облунок, как наши женщины говорят. Человек старой советской закалки,