Россия и локальные войны. 1991–2023 - Димитрий Олегович Чураков

конфликтам на территории Югославии вызвало критику внутри Российской Федерации. Наиболее емко позицию критиков выразил в свое время Ю. Давыдов, отметив, что особенностью внешней политики тех времен было то, что основной упор делался не на защиту национальных интересов в мире, а на удовлетворение различными находящимися у власти элитами своих узкокорпоративных интересов, направленных на усиление влияния в обществе и государстве. Поэтому «в этой связи для элиты важна не сама косовская или какая-либо другая внешнеполитическая проблема, а то, как она работает для усиления или ослабления политических возможностей той или иной группы российского истеблишмента». Русского обывателя, который в «ельцинские тяжелые времена» занимался важнейшей для себя проблемой выживания, балканская тема не интересовала. В то же время это обстоятельство открывало широкие возможности для манипулирования общественным сознанием, которое не было опытным в вопросах внешней политики.

Хотя Россия, следуя геополитической традиции, изначально поддержала СРЮ, как отметил Ю. Давыдов. «Между Россией и Соединенными Штатами с самого начала существовало фундаментальное соглашение о будущем статусе Косово – все разногласия носили тактический характер». Как отметил Талботт, с приближением запланированной даты бомбардировок НАТО Соединенные Штаты увидели, что Москва, устав от Белграда, «перестала блокировать вмешательство НАТО» в проблему Косово и позволила всему идти своим чередом. Однако как эта оценка Талботта, так и оценка Ю. Давыдова и другие подобные оценки, которые периодически можно услышать сегодня, не учли тот фундаментальный факт, что Российская Федерация по итогам горбачевской перестройки была вовлечена в десятки локальных войн и вооруженных конфликтов как на постсоветском пространстве, так и на своей собственной территории. В этих условиях было очень трудно проявить решительность во всех горячих точках, особенно в тех, которые находились на внешнем, периферийном периметре безопасности в дальнем зарубежье. Время от времени, когда появлялись соответствующие причины и возможности, российское руководство пыталось более четко определить собственную позицию в зоне локального конфликта. Это стало особенно очевидно по мере того, как начали проявляться перемены, произошедшие в российском руководстве, в том числе в Министерстве иностранных дел.

В 1996 году мистер «Да» – А. Козырев – был заменен на посту главы МИД талантливым дипломатом Е.М. Примаковым, который обозначил геополитическую позицию России: отстаивание своих национальных интересов; активная роль в урегулировании локальных конфликтов, порожденных однополярной системой; поддержка глобальных геополитических тенденций, способствующих многополярности.

Балканское направление вновь сделалось одним из приоритетов внешней политики РФ. В контексте стремительного расширения НАТО на восток нашей стране требовались налаженные контакты с государствами, которые противостояли бы этой тенденции и могли бы сохранять военный нейтралитет в глобальном балансе сил.

Российская дипломатия стала проявлять самостоятельность, выражая категорическое неприятие права НАТО применять силу при разрешении национальных конфликтов в обход решений Совета Безопасности ООН. Примаков попытался прорвать фронт соглашения с Соединенными Штатами, обратившись в ООН, Совет Безопасности и другие международные организации.

В 1997 году РФ вела переговоры с Соединенными Штатами о том, чтобы не продвигать ядерное оружие с территории 16 стран – членов НАТО к нашим границам. По косовскому вопросу российская дипломатия на заседаниях Контактной группы «стала подавать не только реплики, но и произносить монологи», позволяя себе «особое мнение по ряду пунктов».

На пути к мировой диктатуре гибридных угроз

Однако активизация российского участия на Балканах запоздала – время было упущено. До 1996 года посредством системы прецедентов Соединенные Штаты формировали механизм принятия важнейших геополитических решений, затрагивающих прямые интересы Российской Федерации – без какого-либо ее участия.

После Дейтонских соглашений Соединенные Штаты стремились перевести их действие в геополитический принцип – построить новую Дейтонскую международно-правовую и геополитическую систему, в которой НАТО превращается в независимый фактор урегулирования локальных конфликтов, не подчиняющийся международным организациям.

ООН и Совету Безопасности была отведена роль защитника Соединенных Штатов и их североатлантического отпрыска в этой системе, они должны были защищать действия НАТО, «узаконивая» миротворчество.

И именно «Косово позволило НАТО стать силой, независимой от любых международных организаций».

Это означало начало реализации стратегии «нового мирового порядка» и конец геополитической эры Хельсинкских соглашений. Это означало начало эпохи, когда без одобрения компетентных международных структур могла быть развязана война против одного из основателей ООН – Югославии, что существенно, без достаточных правовых оснований.

Курс на построение нового геополитического однополярного порядка был взят Соединенными Штатами сразу после разрушения СССР. Провозгласив себя мировым лидером, Соединенные Штаты начали формировать рычаги для «влияния на ход событий в глобальном масштабе».

В начале 1990‑х годов начался первый подготовительный этап создания мирового порядка в американском стиле. Это включало, во-первых, создание международных военных структур для «нового интервенционизма». Впервые на практике была использована глава VII Устава ООН, посвященная международным военным действиям против агрессора, в том числе в этнополитических конфликтах. Согласно статье 49 Устава, предусматривалось воссоздание Военно-штабного комитета ООН, формирование контингента международных вооруженных сил.

Во-вторых, подготовительный этап предусматривал демонтаж старых механизмов урегулирования конфликтов – международных организаций, созданных после Второй мировой войны: ООН, ОБСЕ и влияние на ЕС, и, наконец, – пересмотр международного права. В 1992–1994 годах НАТО начала активно участвовать в деятельности ООН и ПРОО (Сил безопасности). Проникнув в их структуры, Соединенные Штаты начали выстраивать с ними новую систему отношений, которая позволила им выйти на самостоятельный и принципиально качественно новый уровень. С этой целью были усовершенствованы информационные, информационно-психологические, когнитивные технологии, разработана новая терминология, которая изменила восприятие информационного содержания новой милитаристской концепции НАТО («прикрытие» концепции). Это характерный признак гибридного влияния – вовлечение третьих стран и международных организаций на территории других стран под гуманитарными и другими относительно убедительными лозунгами от имени международного сообщества и угнетенной демократической внутренней оппозиции. В этом ключе появилась концепция «Партнерства во имя мира». Уже в 1992 году резолюции Совета Безопасности разрешили некоторым «региональным организациям или союзам» оказывать помощь Силам безопасности (НЕПРОФОР) и при необходимости использовать авиацию в Боснии и Герцеговине. В апреле 1993 года под видом «просьбы генерального секретаря ООН» НАТО установило режим «бесполетной зоны» над Боснией и Герцеговиной. С тех пор НАТО взяла на себя функции ООН по применению принудительных мер.

Таким образом, Соединенные Штаты сформировали глобальную наднациональную систему принятия решений, которая узаконила их привилегированное положение и претензии на диктат в отношении суверенных государств. Таким образом, ООН начала выдавать мандаты НАТО на осуществление военных операций во внутреннем конфликте суверенных государств, которые выходят за рамки и географическую область действия Североатлантического договора. Старое международное право было нарушено. Впоследствии Соединенные Штаты добились международно-правового обоснования таких «актов международного терроризма», как бомбардировки Сербии, Ирака и Афганистана. Систематическое и безнаказанное нарушение основ международного права привело к изменению его идеологической