Россия и локальные войны. 1991–2023 - Димитрий Олегович Чураков

То есть Борис Ельцин и его правительство были заинтересованы в скорейшем разрешении локальных вооруженных конфликтов или по крайней мере в создании видимости такого решения. Можно было создать иллюзию разрешения определенных конфликтов, по крайней мере временно, путем прекращения военных действий. Однако перевод конфликта из наиболее острой фазы вооруженного противостояния в фазу мирного поиска путей разрешения противоречия сам по себе был важным шагом на пути к миру, хотя и не последним. Прекращение огня всегда приводило к сокращению или полному прекращению кровопролития. Поэтому нельзя не признать определенные успехи Кремля в зоне локальных конфликтов как внутри страны, так и на постсоветском пространстве. Можно сказать, что большинство конфликтов, унаследованных Российской Федерацией от правления Горбачева, были переведены в фазу мирных переговоров и коллективных соглашений в конце рассматриваемого периода (то есть в 1998 году). Однако на практике такие результаты не были долговременными, не гарантировали неизбежности перехода к миру и создавали лишь временную видимость разрешения многочисленных конфликтов, о которых мы говорили выше. И это следует рассматривать как одну из сторон противоречивости сложившейся ситуации.

Очень немногие из рассмотренных конфликтов были фактически разрешены. Да, их решения также не решали всех вопросов, и предлагаемые решения не могли удовлетворить все стороны. В то же время принятых мер было достаточно для того, чтобы все угрозы вооруженного противостояния и его рецидивы остались в прошлом. Если быть более конкретным, то на практике разрешение конфликта гарантировало, что мир наступил в конкретных регионах Российской Федерации или на постсоветском пространстве надолго и, если не будут допущены новые ошибки и не возникнут новые противоречия, вооруженный конфликт в них не повторится. Наше исследование позволяет отнести к таким разрешенным конфликтам (с определенными оговорками) только два локальных вооруженных конфликта 1990‑х годов. Один из них проходил непосредственно в Российской Федерации, другой – за ее пределами, в Центральной Азии.

Вооруженным конфликтом на первом, внутреннем контуре безопасности Российской Федерации, который был урегулирован, стало осетино-ингушское противостояние. Разрешение конфликта не устроило всех заинтересованных в равной степени, что может служить аргументом в пользу того, что разрешить конфликт не удалось. Однако ситуация в Ингушетии и Северной Осетии в период обострения ситуации в соседней северокавказской республике – Чечне, то есть во время первой чеченской войны, является весомым и решающим аргументом в пользу того, что кризис все-таки был разрешен. Несмотря на то что определенные группы населения Ингушетии не могли не испытывать симпатии к родственному чеченскому народу, это не привело к попыткам решить проблему Пригородного района или обострить какие-то другие внутриингушские проблемы. В результате даже в самые драматические периоды чеченской войны не было вооруженных столкновений ни в Ингушетии, ни на ее границах с Северной Осетией. В дальнейшем, как в Ингушетии, так и в некоторых других регионах Северного Кавказа, Федеральному центру пришлось бороться с вооруженным подпольем. Однако причины возникновения радикальных настроений и незаконных вооруженных формирований коренились не в осетино-ингушском противостоянии, а в ошибках, которые сам Федеральный центр допустил в социальной, экономической, демографической и культурной политике на Северном Кавказе, а также в попытках распространить деятельность радикальных исламистских организаций и международных террористических структур на территорию Российской Федерации.

Во втором, среднем, контуре безопасности единственным локальным вооруженным конфликтом, который был полностью погашен, можно назвать гражданскую войну в Таджикистане. К моменту подписания мирного соглашения в Москве в 1997 году вооруженное противостояние полностью исчерпало себя из-за неоспоримого превосходства одной из сторон конфликта. В ходе переговоров в годы, предшествовавшие подписанию, стороны прибегли к вооруженному насилию, чтобы укрепить свои позиции на переговорах или подчеркнуть серьезность своих аргументов. Благодаря поддержке, оказанной российской стороной правительству Э. Рахмонова, вооруженная таджикская оппозиция становилась все менее и менее способной продолжать реальное сопротивление, даже если учесть, что она также получала поддержку из-за рубежа. В последующие годы, конечно, в Таджикистане сохранялись многочисленные проблемы, в том числе на межэтнической почве (не исключая определенных противоречий между отдельными частями самого таджикского этноса) и на основе отношений между различными регионами республики, но они были решены мирными средствами в рамках общетаджикского политического процесса. Из страны, которая почти исчезла с политической карты в целом в начале 1990‑х годов, Таджикистан превратился в остров стабильности в охваченном конфликтами регионе Большой Центральной Азии.

Наиболее важным, как представляется, является вывод о переходном характере вооруженных конфликтов с участием Российской Федерации в 1991–1998 годах. Как уже отмечалось в первой части исследования за первый год, для того, чтобы войны приобрели характер гибридных, требуются определенные условия – военно-технические и технологические. Собственно говоря, именно из-за этого глубокие геополитические операции, проведенные в 1980‑х годах против Советского Союза и стран социалистического содружества, в том числе и те, в которых произошли так называемые бархатные революции, нельзя признать гибридными войнами. Важными условиями для гибридных войн являются развитые мировые коммуникации и социальные сети – в 1980‑е годы их еще не существовало, поэтому воздействие на СССР и его союзников в основном ограничивалось классическими формами информационных и психологических войн. Технологии в информационной сфере, которые впоследствии станут основой гибридного воздействия на страны, предназначенные для нападения на них, только что были осмыслены и протестированы.

Кроме того, успех гибридной войны требует такой важной составляющей, как реальность применения вооруженной силы против стран – целей операции. Все наблюдатели сходятся во мнении, что, в отличие от классических войн, в гибридных войнах прямое вооруженное влияние либо отходит на второй план, либо вообще не требуется. Но важно, чтобы страна, инициировавшая нападение, могла иметь в своем арсенале не только возможность угрожать применением силы, но и применять ее в случае необходимости. Во время существования СССР и мощного социалистического содружества с его военными, политическими и экономическими структурами, в период, когда СССР мог при необходимости применить ядерное оружие, ни о каком применении силы против него или его ближайшего союзника с Запада не могло быть и речи. Как показано в первой части исследования, западные аналитики пришли к выводу, что глобальная война невозможна или по крайней мере крайне нежелательна, поскольку она неизбежно приводила к таким потерям от советского ядерного возмездия, что они были неприемлемы для Запада, к тому же они никоим образом не гарантировали победу в ядерной войне. На Западе также существует понимание того, что небольшие (локальные) войны непосредственно против СССР невозможны, поскольку они неизбежно привели бы к большой ядерной войне со всеми вытекающими из этого последствиями. Поэтому такая составляющая гибридных войн, как переход от угроз применения силы