Россия и локальные войны. 1991–2023 - Димитрий Олегович Чураков

С распадом социалистического содружества и разрушением СССР угроза ядерной войны между Западом и Востоком временно исчезла из повестки дня военных и политиков Запада. Параллельно с изменениями в политической сфере шло развитие коммуникационных технологий. Все это сделало возможными гибридные войны в 1990‑е годы. Однако ни Запад, ни Восток еще не имели достаточного опыта в их планировании, а тем более в их проведении. Кроме того, по крайней мере в рассматриваемый период с 1991 по 1998 год, «коллективный Запад» не рассматривал Российскую Федерацию в качестве стратегического врага. Предполагалось, что каких-либо уступок от нее можно будет добиться дипломатическими и экономическими мерами, что подтверждалось линией, проводимой Козыревым и министрами экономического блока, а также прямыми заверениями и общим политическим курсом тогдашнего президента страны Ельцина. Все это привело к тому, что Российская Федерация на некоторое время перестала быть объектом военного давления, в том числе с помощью новых гибридных технологий.

Сама Российская Федерация не могла вести гибридные войны в горячих точках, поскольку ни политическое, ни военное руководство страны не может видеть понимания новых реалий развития стратегической мысли. Все действия российской стороны, направленные на урегулирование вышеупомянутых локальных военных конфликтов 1991–1998 годов, как на ее территории, так и на территории стран ближнего и дальнего зарубежья, полностью укладываются в устаревшую стратегическую логику предыдущих локальных войн. Есть веские основания полагать, что кремлевское руководство не предприняло никаких попыток осмыслить изменения, произошедшие в геополитической и военной сферах, а также в теории новой военно-стратегической мысли постбиполярной эпохи. По крайней мере, в открытых источниках, отражавших позицию правящих кругов тех лет, не удалось найти и намека на разработку новых подходов к военной стратегии, понимание изменений, происходящих в локальных точках с точки зрения возможности использования в них средств гибридной войны, работы в области теории современных гибридных войн и т. д. Эта пассивность может быть объяснена, по крайней мере частично, тем фактом, что Российская Федерация перестала видеть угрозу со стороны бывших противников СССР в холодной войне. Но если на Западе понимали возможность появления новых противников, с которыми им пришлось бы решать вопросы военным путем, и делать это по-новому – в соответствии с реалиями новой эпохи, то в Российской Федерации такого понимания нет. Из чего мы можем сделать предположение, что Российская Федерация надеялась на военную защиту со стороны Запада или считала возможным решать проблемы известными со времен Великой Отечественной войны способами по принципу – мы победили вчера, мы победим сегодня.

Ситуация в мире начала меняться, как кажется, к тому времени, когда возможности Российской Федерации проводить активную политику в своих зонах безопасности были практически полностью исчерпаны, но желание играть важную роль в горячих точках у определенных групп политического класса все еще оставалось, проявлением чего можно считать начало чеченской войны – совершенно неподготовленной ни экономически, ни информационно, ни технически. Несмотря на то что федеральные силы показали свою низкую эффективность, чеченская война была воспринята внутри и за пределами страны как послание, в котором говорилось, что Российская Федерация стремится восстановить внутреннее единство, чтобы стать важным центром силы на мировой шахматной доске. Даже такой слабый сигнал, исходящий из Кремля, заставил часть российского политического класса и определенные круги за рубежом насторожиться, что привело к растущему вмешательству различных иностранных игроков в чеченские события. Возможно, что только быстрое прекращение боевых действий не позволило противникам усиления России перевести первую чеченскую войну в гибридный формат, хотя мы видим, что во время нее против Российской Федерации было использовано много гибридных технологий, за исключением угрозы прямого военного вмешательства и оранжевых технологий для свержения режима Ельцина. И то и другое объясняется тем, что в целом режим Ельцина мог бы гарантировать сохранение относительной стабильности на территории Российской Федерации и предотвратить появление ряда государств с ядерным оружием и непредсказуемыми лидерами. Возможность применения ядерного оружия самим Ельциным из-за разногласий по чеченской проблеме даже не рассматривалась.

Однако некоторые действия Кремля, которые при желании можно было бы истолковать как рецидив российского империализма, если можно так выразиться, потребовали ускорения развития технической и технологической базы гибридных войн новой эпохи. Югославия, союзная республика Российской Федерации, становится страной-изгоем, где испытывались и апробировались новые информационные, дипломатические, экономические и военные методы воздействия. Для такого выбора было несколько важных причин, которые, конечно же, оказались технически успешными для инициаторов удара по Югославии. Во-первых, Югославия оставалась последним союзником Российской Федерации на Балканах и в Европе в целом. Во-вторых, Югославия (особенно Сербия как государствообразующая республика Югославии) имела много общего с Россией и еще до революции 1917 года воспринималась как «маленькая балканская Россия»: славянское население, многонациональность, древняя история и культура, православие и т. д. А после того, как в Югославии после Второй мировой войны началось строительство социализма, общность между двумя странами стала еще глубже. Наконец, почти одновременно в СССР и Югославии в 1980‑х годах начались процессы демонтажа социализма, а не его строительства, что также позволило провести параллели между двумя странами. Таким образом, Югославия была идеальной «лабораторией», идеальным «полигоном» для отработки технологий давления на Россию с целью ее полной, но постепенной и контролируемой фрагментации. Возможность контролировать процессы демонтажа в отношении России казалась особенно важной, учитывая наличие ядерного оружия в Российской Федерации и недопустимость его распространения на «независимые» квазигосударства, которые могли бы образоваться на ее территории в случае распада российского государственного единства.

Инструменты и методы ведения новейших гибридных войн, разработанные на югославском (в первую очередь сербском) материале, займут достойное место в арсенале ведущих государств мира в XXI веке.

5. Миллениум: новая надежда

Скрытая угроза: тенденции, противоречия, тревоги

В развитии нашей страны рубеж веков очень часто оказывался не только символическим, но и вполне реальным – хотя и несколько условным – рубежом двух разных периодов национальной истории. Именно это и произошло на рубеже XX–XXI веков. Мало кто в конце «лихих девяностых» надеялся, что некоторые из процветавших в то время дезинтеграционных процессов были обратимыми – по крайней мере, временно и при наличии волевого подхода к ним. Но заметные наблюдателям изменения уже наметились в последние месяцы правления Ельцина, затронув некоторые важные аспекты жизни государства и общества. Стабилизация по периметру безопасности Российской Федерации была важным элементом нового мирового порядка. Процессы, инициированные отменой альтернативной (а именно советской) модели развития, постепенно охватили всю систему международных отношений. Продолжение и развитие этого процесса не могло бы успешно развиваться без нормализации ситуации в тех регионах мира,