Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

все уже было понятно – никакой это не сейнер, а норвежский разведчик, шланг – это протяженная гидроакустическая антенна, которая слышит все Норвежское море, да еще и пол-Баренцева впридачу, и здесь эти ребята пасут наши доблестные атомоходы, развертывающиеся по плану учений в Северную Атлантику…

Другое тоже было понятно – имущество-то чужое, денег, похоже, стоит немалых, и анекдот про вычеты за утопленный танк уже и не анекдот вовсе…

Примерно в таких выражениях, вставляя флотские междометия, непрерывно куря мой Беломор, рассуждал Виктор Николаевич Кислицын – командир Ленкома, – сидя на диване в штурманской.

На корабле сгустилась невнятная тишина – четкость докладов поражала, сон на вахте прошел сам собой, вахтенные офицеры напоминали борзых в стойке. Комбриг и примкнувший к нему старпом Леня Тимилов, непосредственно организовавшие эту историю с буем, пытались убедить командира, что последствий ждать не стоит, и вообще – надо дырки в кителях сверлить под ордена… Витя, набычившись, с беломориной, прикушенной в углу рта, слушал эти разговоры, а знаменитый жировик на лбу – «пуля в голове», – краснел, то появляясь, то исчезая под морщинами.

Несмотря на то, что командир засел у меня в штурманской и всем своим видом демонстрировал готовность выслушать нечто оптимистическое в свой адрес, я благоразумно помалкивал, памятуя переменчивость его ндрава.

Лучше ужасный конец, чем ужас без конца – на ходовом появился экспедитор ЗАС с телеграммами, заботливая рука связиста самую главную из них положила наверх стопки. Командир ракетой вылетел на стыковку с информацией. На моем «Каштане» загорелась лампочка КПС и вкрадчивый голос связиста прошелестел: «Штурманская-КПС… Пашик, ты один?» Получив утвердительный ответ, голос скомандовал: «Отползай, Пашик, началось,» и отключился. Немного поколебавшись, я проскользнул на мостик и затаился под левым визиром.

Бульдоги дрались без ковра – отлетели в сторону и визжа зализывали раны флагманские специалисты и старпом, пытавшиеся повлиять на исход драки, а комбриг с командиром, едва удерживаясь от перехода на личности, определялись с ответственностью. В процессе дружеской беседы двух старших офицеров выяснялись интересные подробности их служебных биографий, неоднократно акцентировалось различие в подходах к исполнению должностных обязанностей, а также кардинально противоположное понимание термина «перестройка». Оглядевшись, я увидел ЗАСовца и отнял у него телеграмму – такое адресование я видел впервые! От Компаса (Главный штаб ВМФ) – скр «Ленинградский комсомолец»! Безо всяких Дворцов и Лейцинов, а также прочих Рекламаций Главнокомандующий ВМФ адмирал Чернавин обращался к нам с проникновенным словом. Начало, которое явно было переписано из очередного обращения Горбачева к народу, я пропустил, а вот содержательная часть…

Достаточно сухо сообщалось, что послу СССР в Королевстве Норвегия заявлен официальный протест, информация о действиях советского военного корабля, напавшего на гидрографическое судно, ведущее научные наблюдения, район которых был объявлен установленным порядком, доложена Генеральному секретарю ЦК КПСС, назвавшему эти самые действия «пиратством на морях», делом занимается лично товарищ Шеварднадзе, прокладку с карт не стирать, навигационный и вахтенный журналы сдать в секретную часть с момента получения телеграммы, перейти на ведение новых журналов.

Пережевав все это и осознав степень своего участия в событиях, я снова включился в обстановку и достаточно быстро понял, что основное содержание беседы начальства как раз и крутится вокруг этого указания – насчет журналов. Оказывается, уход командира на отдых, равно как и его возвращение к шапочному разбору не были зафиксированы в вахтенном журнале, комбриг не стал записывать, что вступил в управление, ибо не царское дело, старпом протабанил, т. к. зачеты на самоуправство не сданы и официально он ручек телеграфа касаться не смеет, а вахтенный офицер… в чем только не бывает виноват вахтенный офицер!

Рациональных предложений было два: командир требовал переписать вахтенный журнал один в один с добавлением сакральной записи о передаче права управления кораблем, имеющей в контексте происходящего характер индульгенции для него, а комбриг примирительно говорил о жесточайшей необходимости дословно выполнить приказ Главкома, выразительно кивая на остальных участников мизансцены – мол, все равно доложат… Победил комбриг, подсластив пилюлю обещанием при любом раскладе обеспечить присвоение командиру очередного воинского звания «капитан 2 ранга». Засунув кулаки в карманы, раскачиваясь поочередно на мысках и каблуках командир немелодично проскрипел: «В Ленинграде-городе у пяти углов получил по морде Саня Соколов» и, махнув мне рукой приглашающе, пошел в штурманскую.

«Ну, товарищ штурман…» – ничего хорошего мне это вступление не обещало. Но после детального изучения навигационной информации, полученной и продолжающей поступать, благодаря усилиям связистов, мы сообща пришли к выводу, что никакого официального сообщения о работах, ведущихся в этом районе, не было. Командир начал немузыкально напевать песни, заставившие меня ухмыльнуться – про Ванинский порт и прочие приметы его тяжелого детства. «А вы не улыбайтесь, Вишняков, даже на зоне я буду у вас бригадиром,» – он попытался превратить мою ухмылку в гримасу ужаса, но не тут-то было. Нутром я понимал, что танки не давят клопов, а в ОВРе я к тому времени прослужил целый год, в Гремихинской бригаде, умудрившись за это время побывать на обеспечении специспытаний на Новой Земле и на острове Колгуев – везде люди живут! И умудряются служить, и звания получать…

Остаток выхода стерся в моей памяти, эта история как-то убрала задор, рутина заменила инициативу, и оживление в коллективе появилось только при покладке на курс 196 ° – в визиры стала видна база, и старпом начал считать машины, стоящие на корне причала. «Волг» было две, уазиков – немеряно, видимо, Шеварднадзе не приехал, 114-го зилка видно не было – моя кривая шутка вызвала нешуточный гнев командира и комбрига, и только необходимость пользоваться моими рекомендациями при швартовке спасла мне жизнь в этот момент.

Нас встречал первый заместитель командующего СФ вице-адмирал Касатонов с туменом капразов изо всех штабов, которые только можно себе представить. Не успели обтянуть концы, как нас начали разбирать поэлементно, меня фасовали по пакетам зам Главного штурмана ВМФ Цимбал и флагманский флотилии Удовица, незаметно шепнувший на ушко: «Не дрейфь, старлей». Цимбал напоминал грача на пашне – макнет башку в карту, голову скосит в мою сторону, да как клюнет вопросом! Взлохматили они мою БЧ-1 основательно, размотав даже с десяток рулонов курсографа, практически весь день, не разгибая спины восстанавливая прокладку поверх моей. Мне стало ясно, что гроза из штурманской ушла, не разразившись, когда в ответ на моё, в очередной раз, предложение попить чайку, вдруг прозвучало «А кофе есть?» «Есть, тащ,» – обрадовался я, и помчался в каюту, где у прижимистого соседа была баночка Нескафе, присланная из Таллина любящей мамой…

А в это время на причале дюжие бойцы из боцкоманды тащили в кунг спеленатого удава в сопровождении подпрыгивающего от радости начальника разведки СФ.

Эпилог нас развеселил еще