Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

больше пережитого похода «за угол». Приказом Командующего Северным флотом командиру и комбригу за образцовое выполнение разведывательных задач объявлялась благодарность, плюс наручные часы, «Вот видите, Виктор Николаевич, – объявил комбриг всенародно, – а Вы боялись,» и приобнял лауреата. Тот сиял несколько дней, пока не пришел приказ Главнокомандующего ВМФ, где формулировка «пиратство на морях» получила обоснование ссылкой на Конвенцию ООН по морскому праву, вина командира определялась однозначно – «управлял кораблем», соответствующие пункты приказа КомСФ о поощрении отменялись, а командир с комбригом получали по строгачу. Часы, правда, у Вити не отняли.

«Не прощу,» – прошипел командир, и не простил – комбриг Соколов перестал для него существовать, и чем бы это противостояние закончилось, если б Соколов не перевелся – мне даже и предполагать не хочется…

Командир неоднократно пытался снять взыскание, совершая служебные подвиги, но главкому, видимо, настолько основательно накрутили хвост, что Витю аккуратно вычеркивали из списков еще очень долгое время…

Сгущенку Юре я отдал, скрепя сердцем (до сих пор люблю сладкое), за кофе пришлось долго оправдываться, Юра ныл, что он себе-то позволяет по чашечке раз в неделю, а ты сожрал полбанки, да еще с какими-то капразами непонятными…

Пишу и думаю – 86-й год, ни о каких пиратских копиях, Винде, торрентах тогда еще и речь не шла, слово «пиратство» в то время имело однозначно морской оттенок, кто ж придумал это словосочетание «пиратство на морях», на морях, конечно, какое же ещё! Воздушное пиратство – тоже коряво как-то…

Такие дела.

Об Иванове

Флагманский штурман 130 бригады противолодочных кораблей, встретивший меня ироничным прищуром, обидной присказкой про выпускников бакинского училища, ничему не учивший и всему научивший.

Это был какой-то фейерверк идей, юмора и обаятельности – с этим первым впечатлением я прослужил с ним 13 лет до дня его трагической гибели. Мне пришлось проводить его до могилы в Гатчине и бросить ком мёрзлой земли на гроб.

А начало было совсем другим – взаимопонимание между нами возникло сразу. Он безо всяких заминок (почти) допустил меня к самостоятельному исполнению штурманских обязанностей, хотя на первых выходах в море довольно обидно жучил меня за всякие штурманские премудрости и навыки, которых у меня явно не было: «Даже выпускники ВМУ ПэПэ (именно так!) это знают, Паша, даже ВМУ ПэПэ!» Что тут возразишь – я старался и хватал на лету любой его намёк.

Интересно было наблюдать за ним в штабе – он, конечно, подавлял всех флагманских специалистов своей образованностью, шармом каким-то, неким аристократизмом даже – балтиец, служивший в Лиепае на эсминце, принесший на Севера аромат кофе и ликёра из тамошних кофеен под липами…

Но весёлый нрав, готовность прийти на помощь специалисту оружия в визуализации понятия «экспресс-анализ стрельбы размером 30 на 40» или подменить на дежурстве, делали его всеобщим любимцем – и не только в штабе.

Он был, конечно, высочайший профи, и не только в штурманском деле, но в вопросах применения оружия, противолодочных задач, боевой готовности. Идеи вариантов действий сил – будь то закрытие района, обеспечение ЗРБД или несение брандвахты на Кильдине Могильном, – вылетали из его головы, тут же визуализировались на карте, подкреплялись расчётами (иногда, на мой взгляд, квазинаучными, и он тут же давал мне задание «добавить науки»).

Комбриг (Бирюков) явно прислушивался к нему, в том числе в кадровых вопросах – за 5 минут в ПД-4, где доковался скр-16, моя судьба была решена в диалоге:

– А штурман здесь вроде бы не дурак, аккуратист (разглядывая рабочие таблицы штурмана)

– Да, товарищ комбриг, нельзя его на Каспий отдавать.

– Готовьте предложения, Александр Викторович…

Мой обратный перевод в Ара-губу из Гремихи состоялся через 1,5 года – Иванов встретил меня на Ленкоме широкой улыбкой и объятиями. В моём бессмысленном противостоянии с Кислицыным он был на моей стороне, частенько доводя защиту моей персоны в каюте командира до повышенных тонов.

Но уже начал подтачивать его червячок, превратившийся с годами в дракона: пьянство. Одной из причин этого порока была скука – он изжил себя на должности флагштурмана, рутина сдачи задач, корректура карт и поверка хронометров, ПЛЗ и прочие мероприятия БП вызывали в нём раздражение. Ему стало тесно в Ара-губе.

Прежний Иванов появлялся лишь во время развития нестандартных ситуаций, например, в походах 1135-х в Архангельск – речка Маймакса, ширина которой в некоторых местах позволяла, по его словам, «заглянуть за пазуху пейзанке, полоскавшей бельё», была вызовом его штурманской сути. До сих пор вспоминаю нашу парную с ним работу как вершину штурманского профессионализма – расчёты на картах, тренировки, а потом движение по створам с перекличкой по Каштану: «Паша, пора, не тяни, командуй поворот… – Ещё 5 секунд, Викторыч, 5 секунд…» И внимательно слушавший наш диалог командир, умудрявшийся дать команду на руль чуть раньше, чем получит от нас рекомендации. «Хоть градус, но свой,» – так прокомментировал Иванов эту кислицынскую манеру. Несмотря на усталость от почти четырёхчасовой узкости, я испытывал от совместной работы с ним колоссальное профессиональное удовольствие.

Я сменил его в качестве флагштурмана бригады, получив в наследство штурманский кабинет, прекрасного чертёжника мичмана Котенко и несомненную обязанность соответствовать тому авторитету, который он завоевал на бригаде для этой должности.

Став ЗНШ по БП 2 дивизии Иванов существенно изменил и стиль работы штаба дивизии, и методику работы специалистов по выработке предложений в решение комдива, добавив смелую инициативу и нестандартное мышление, подкреплённые хорошим знанием и большим опытом. Очень скоро проявилась и его явная незаменимость в вопросах боевой подготовки и боевой готовности – он постоянно пропадал в штабе флота: то у операторов, то у БП-шников.

Именно в этой работе развернулась очень характерная часть его натуры – умение налаживать взаимодействие с людьми, а через них и с силами. Так, ему ничего не стоило добавить в сверстанный и утверждённый план флота какой-нибудь пролет Ил-38 поблизости, найти буксиры для швартовки, договориться насчет плавкрана или единички для совместной работы во время смены полигонов…

Он умел и любил говорить людям приятные для них вещи, никогда не опускаясь до разборок, предпочитая забыть и простить. Некоторые коллеги считали его приспособленцем, но мне это его качество было близко и понятно – я и сам такой.

Флагштурманом на бригаде я пробыл почти 6 лет – всё не находилось мне места, а в ВМА я идти не хотел. Именно Иванов перетащил меня в штаб дивизии в свои заместители по всем вопросам, именно моё появление в штабе очень серьёзно повлияло на его образ жизни – он запил. Вспоминаю об этом с болью в душе. Столько сил я потратил в попытках повлиять на него, сколько разговоров с Ольгой, уговоров…

Трагическая гибель