Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

Из оторопи меня вывело начавшееся вспытие дока – буксир вывел Ленком на чистую воду, и мы начали краткий переход к 20 причалу под погрузку боезапаса.

….

И действительно – Виктор Николаич не допускал в мой адрес прежних колкостей, задачу Ш-1 принимал строго, придирчиво допрашивал моих рулевых по книжкам «боевой номер», линеечкой мерял бирки на журналах и противогазах, но поставил мне «хорошо», а потом вывел из строя и снял с меня один из НССов. Каждый выход в море заканчивался для меня снятием очередного выговора и постановкой меня в пример…

Это было ужасно. Это было в сто раз ужаснее того двухлетнего периода, когда я был диссидентом, новомировцем, уклонистом, оппортунистом и зиновьевцем. Кто-то ведь писал из классиков об этом – «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». «Грибоедов, Паша, Грибоедов об этом писал,» – собравшиеся в моей каюте офицеры-годки с напускным сочувствием выслушивали мои жалобы на непонятки в отношениях с командиром, на то, что я не знаю, как себя вести, через некоторое время я расслышал в их сочувственных комментариях знакомые стёбовые нотки, разозлился и выгнал всех к чёртовой матери.

Тем не менее, мне пришлось привыкать. И соответствовать. И это было самым тяжёлым – соответствовать. Когда я что-то не успевал, делал неверно, командир смотрел на меня своим знаменитым прищуром, а потом говорил: «Павел Георгиевич, постарайтесь не повторять этого,» – и я готов был провалиться сквозь землю. Нет, не скажешь, что я землю рыл или службу рвал, даже более того – я делал ровно то же самое и так же, как раньше, но Витина оценка стала для меня важна, раньше-то мне на неё плевать было с высокой колокольни, что я и не уставал ему демонстрировать.

….

Прошёл ещё год, начали плотно поговаривать о готовящемся переходе Ленкома в Ждановский завод на модернизацию, а мы начали задумываться о будущем – ремонт на 3-4 года не радовал никого. И тут меня вызвал оперативный, кажется, это был флагманский доктор майор Барковский – единственный в ВМФ доктор, несший оперативное дежурство. «Паша, у Атаки уазик стоит тебя ждёт. Передаю тебе приказание комбрига – ехать в Уру на эскадру, там с тобой побеседовать хотят. Командир в курсе, езжай быстрее».

Сидевший в уазике мичман обстановку не прояснил: «Всё узнаете на месте, товарищ старший лейтенант»…

Моложавый щеголеватый капраз, выслушав моё «здравия желаю, разрешите обратиться», поздоровался со мной за руку, усадил и пригласил к поступления в ВАСА. Легендарная ВАСА, дипакадемия, атташе, загранка, пластинки битлз во всех магазинах…

«Мы приглашаем вас не учиться. Мы приглашаем вас не в атташат. Мы приглашаем вас на работу в разведку» – и я оторопел.

Потом было несколько часов разговора, писание всяких бумаг. Потом был разговор с женой. А на следующий день был разговор жены с этим капразом, с которого она вернулась оторопевшая, и категорически отказалась рассказывать мне содержание переговоров: «Я подписку дала». Подписку я, кстати, тоже дал.

Но Виктор Николаичу кое-что рассказал и с его добра начал готовить документы – мне предстояло пройти мандатную комиссию, тогдашний порядок предполагал наличие у абитуриента этого ВУЗа рекомендации члена ЦК, а таковым на флоте был начальник политуправления – член Военного Совета флота вице-адмирал Варгин, опиравшийся в своих рекомендациях на коллективное мнение. Чтобы ответственность впоследствии размазать, наверное?

Моя служебная карточка вывела меня из себя – обратная сторона «Взыскания» была заполнена полностью и, хотя все взыскания были сняты, ехать с этим не хотелось. «Товарищ командир, разрешите перепечатать? – Ни в коем случае, штурман. Это ваш служебный путь. Глядя на эту карточку любой начальник поймёт, как вы работали над собой. И не просите – в стране перестройка и гласность. Нам нечего стесняться. Всё по-честному.» Так я и поехал в Североморск – по-честному.

Комиссия заседала в североморском ДОФе. В глазах рябило от адмиральских погон, но я разглядел московского капраза, подмигнувшего мне. Представившись, я приготовился отвечать на вопросы. Но они не прозвучали – Варгин, изучавший мои бумаги, напоролся на эту злосчастную карточку и медленно багровел от шеи кверху.

«Что?!! Неполное Служебное Соответствие? За Подрыв Боевой Готовности?!! Вы зачем сюда приехали? Вы с ума сошли (московскому капразу) – вы кого отобрали? А вы (ко мне)?! Вы совсем обалдели – с такими взысканиями в такую организацию? Да никогда! Слышите – никогда! Мы перед вами капитана 3 ранга с лодки рекомендовали – за 10 лет ни одного взыскания, а у вас за 4 года – 16! Ну, говорите, что сказать хотите? Сняты? Ну и что? Да сам факт, сам факт, понимаете?! Что ещё? Говорите.»

Ну тут я и ляпнул, что, мол, чтобы за 10 лет службы ни одного взыскания не получить, надо вообще на службу не ходить, и был изгнан с позором и срамом, Варгин только что джигу танцевать не начал на моём обглоданном трупе…

Вышедший ко мне московский купец сочувственно похлопал меня по плечу, отдал папку с бумагами и, напомнив о подписке, снова исчез за дубовыми дверями. А я поехал в Видяево, раздавленный и злой.

…

Выслушав мой рассказ, Виктор Николаич Кислицын снял трубку телефона и начал требовать от Рекламации Дворца, а от Дворца – Варгина. Связь обрывалась, он снова проходил по цепочке коммутаторов и снова требовал соединить его с Варгиным. И добился своего. Кивком головы выслав меня из каюты, он с первых слов взял во весь опор – да это я его рекомендую, а не вы, да, отвечаю, а что вы меня на подлог толкаете, да ничего я себе не позволяю, а вы меня не пугайте, да, пуганый, и роднёй не попрекайте, не ваше дело, виноват, извините, товарищ адмирал, а теперь я вам говорю – не перебарщивайте, не надо строить из себя Мехлиса, да, отвечу, да… нет, я не Жуков, к сожалению, есть, есть.

А через неделю я узнал, что он был и у Варгина, и у Командующего флотилией, и добился, чтобы отправили меня на классы – не спросив моего желания и согласия. А мне сказал: «Вам учиться надо. Командиром вы быть не хотите, а флагманский штурман из вас получится. В заводе вам делать нечего. И по поводу ВАСА не переживайте. Хлеб там горький»

Имела эта история продолжение – корешка моего связиста Юру Рыжкова на классы направлять не хотели – комсомольцем он уже быть перестал, а в партию не вступил. Витя нахлобучил свою фуражку наперекосяк и пошёл в политотдел этой бсрк в