Над облаками - Владимир Викторович Мороз

– Удачи вам, Леонтий Васильевич, передавайте Бумажкову мой привет. Надеюсь, после войны увидимся.

К ночи 22 июля, свернув лагерь, колонна десантников отправилась в далекий путь…

В этот же самый день в Москве были приговорены к смертной казни и спустя несколько часов расстреляны на полигоне НКВД в Бутово несколько высших командиров Западного фронта, допустивших трагедию Красной армии в Белоруссии. Среди них был недавний командир танковой бригады, а нынче командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич, сделавший стремительную карьеру на фоне массовых предвоенных репрессий.

А уже через двое суток на запад, переправившись через Птичь, в конные рейды двинулись три кавалерийские дивизии только что созданной группы Городовикова, основной задачей которой был удар по тылам противника. Особое место отводилось Староваршавскому шоссе, до которого так и не смогли добраться десантники Солопа. Командовал операцией полковник Бацкалевич – командир самой укомплектованной 32-й кавалерийской дивизии. С этой дивизией Петр Тихонович сталкивался летом 1940 года в Бессарабии, когда воздушный десант выбросили в районе Болграда, чтобы не допустить мародерства со стороны отступающих румын и вывоза ими ценностей. Тогда свалившиеся буквально на голову советские бойцы вызвали огромную панику среди растерявшегося неприятеля. Вскоре на помощь десантникам, совершив скорый марш, пришли кавалеристы, окончательно закрепив приграничный город за Советским Союзом.

К сожалению, рейд в Белоруссии оказался не таким легким. Через несколько дней, понеся огромные потери, остатки кавалерийской группы с трудом вырвались обратно. Много конников навсегда осталось лежать в лесах под Глуском, Осиповичами и Старыми Дорогами.

Через два дня от начала марша батальон Солопа миновал украинский город Овруч, где находился штаб воздушно-десантного корпуса и самой 204-й бригады. Там удалось погрузить подчиненных в железнодорожный состав, идущий в сторону Борисполя. И вскоре уставшие, грязные от пыли, с соляными разводами на гимнастерках бойцы батальона вошли в родные казармы, встретившие их безрадостной тишиной. Кроме небольшой группы остававшихся здесь сослуживцев, охраняющих склады и другое имущество бригады, здесь находилось несколько штабных работников, которые сумели выйти из окружения, сохранив оружие. Измотанные и выдохшиеся, они не особо хотели говорить о случившемся.

Следующей ночью, после отбоя, Иван, договорившись с Тимохой, ушел в самоволку. Уж очень хотелось повидать Олеську, страсть как соскучился.

Прижимаясь к заборам и стенам домов, чтобы случайно не попасться на глаза патрулям, он вскоре добрался до знакомого дома. Волнуясь, постучал в окно.

Через минуту раздались шаркающие шаги, и, щелкнув замком, дверь открыл отец Олеси, невысокий лысоватый Станислав Борисович, который работал инженером на железной дороге. Увидев нежданного гостя, замер, не зная, что и сказать. Затем тряхнул головой:

– Вот уж кого не ожидал снова встретить. Зачем пришел?

– Здравствуйте! – смущенно поздоровался Иван. – Можно Олеську позвать? Днем не получилось вырваться, а скоро опять на фронт.

– Проходи, – хозяин кивнул, пропуская гостя, – нечего на улице торчать.

Проводив Ивана на кухню, Станислав Борисович направился будить дочку, и уже через несколько секунд выскочившая из комнаты заспанная растрепанная девушка бросилась на шею солдату, крепко обнимая его. Сквозь ночную сорочку парень почувствовал упругое стройное тело, такое нежное, пахнущее теплом и забытым уютом. Все заготовленные для встречи слова вдруг куда-то исчезли, затерялись во вспыхнувшей жаром голове, показались очень мелкими, неуместно глупыми в этой обстановке. Иван долго стоял, прижимая к себе девушку, блаженно улыбаясь и радуясь этому маленькому лучику счастья в кромешной тьме последних дней.

– Ну как там? – хрипловатый спокойный голос Станислава Борисовича вырвал Ивана из приятного забвения.

– Воюем помаленьку, – ответил тот, не отрывая взгляд от Олеси, – немец давит сильно. Но и мы не лыком шиты.

Хозяин чиркнул спичкой, зажег свечку, поставил на примус чайник.

– Сейчас водицы вскипячу, чаю попьете. И хлеб еще есть. Последние дни в магазинах хоть шаром покати, нет ни соли, ни спичек, ни муки. Даже никому не нужные галоши – и те разобрали.

– Паникеры воду мутят, – улыбнулся Иван, подмигнув девушке.

– Говорят, что Белую Церковь сдали, гитлеровцы вот-вот к Днепру выйдут, – Станислав Борисович на правах хозяина расставил кружки, нарезал хлеб.

– Я не очень хорошо знаю обстановку под Киевом, – пожал плечами Иван, – мы совсем недавно из вражеского тыла вышли. В Овруче немца точно нет, могу подтвердить.

– А где есть? – спросил Станислав Борисович и тут же закачал головой: – Не надо, не отвечай. Это ж, должно быть, военная тайна.

– Да, – кивнул Иван, – давайте не будем об этом.

Только сейчас он обратил внимание, что окно на кухне завешено плотным одеялом.

– Светомаскировка, запрещено ночью зажигать электролампочки, – сказала Олеся, заметив его удивленный взгляд. – Говорят, так шпионы подают знаки немецким летчикам. Киев почти каждый день бомбят, – грустно вздохнула девушка, – ваш бориспольский аэродром тоже несколько раз атаковали. В дом, где жила моя подруга, бомба попала, все погибли. Только на третий день из-под руин тела вытащили и похоронили. Кругом сплошные разговоры о конце света, никто ничего не знает, в газетах только агитационные и геройские статьи. Позавчера соседа арестовали за то, что не сдал радиоприемник. Боже, как страшно жить в неведении.

Иван нежно погладил Олесю по голове.

– Надеюсь, выстоим и скоро погоним немца обратно в Германию.

– Многие записываются в истребительные батальоны, им там даже какое-то старое оружие дают. – Станислав Борисович, заварив травяной чай, стоял около примуса и взволнованно теребил в руках ложку. – Но разве не дело армии защищать таких, как мы? И что будет, если все возьмут в руки винтовки? Кто будет печь хлеб или ремонтировать паровозы?

Пока пили ароматный, пахнущий летними цветами чай, старались не говорить о войне, но неопределенность, словно назойливая муха, так и витала в воздухе. Отвлеченный разговор не клеился, всё пытаясь перетечь в события последних дней.

– Как хорошо, что у супруги нервы крепче каната, спит себе спокойно, и ее не тревожит наша болтовня, – пытался шутить Станислав Борисович, но по лицу было видно, что он очень взволнован.

Решившись, Иван потер лоб и пристально взглянул на отца возлюбленной.

– Много беженцев. Бабы, дети стараются уйти подальше от войны. Может, вам тоже куда-нибудь уехать от греха подальше? Непонятно, докуда немцы дойдут. Потом вернетесь, как всё успокоится.

– Как это, уехать? Вот так просто всё бросить и уехать? – Станислав Борисович тяжело вздохнул.

– По крайней мере, на востоке вы будете в безопасности. А работу везде можно найти, столько мужиков на фронт забрали, рук точно не будет хватать. По мере приближения фронта к Киеву здесь будет становиться всё опаснее. Сами говорите, что бомбят часто. А ведь летчику не видно, в казарму