Над облаками - Владимир Викторович Мороз

– Ага, – кивнул тот. – Богородица, спаси и сохрани, – продолжил молиться Федор.

– Так бога же нет, забыл? – Сашка отряхнул с каски новую порцию песка. – Ты ж комсомолец, атеист.

– Да пошел ты, – выругался Федор, – не твое дело.

– Все мы атеисты, пока под огонь не попали. – Иван крепко сжал в кулаке маленький крестик, подаренный мамой перед уходом на службу. «Бог за всеми не уследит, – сказала она, целуя сына на прощанье, – почаще вспоминай ангела, сыночек, он поможет».

Сидя в хрупком укрытии, находясь на краю жизни, в голову пришли лишь старые фразы, запомнившиеся в детстве: «Ангел мой, будь со мной! В горе и радости, счастье и печали, болезни и здравии, будь со мной, не покидай меня».

Молиться богу не хотелось, хотя Иван помнил кое-какие слова обращения к нему. Воспитанный обществом на других идеалах, он как-то незаметно для себя вынес, неоднократно испытав на собственной шкуре несправедливость жизни, что богу действительно наплевать на людей. Хотя, может быть, он настолько занят созерцанием созданного, что не хватает времени вмешаться в судьбу или просто услышать просьбу отдельного человека. Либо всё проще – и бог отдал планету на откуп людям, наблюдая со стороны, словно лаборант, за подопытными крысами.

Но, как бы там ни было, маленький теплый кусочек латуни, который Иван таскал в кармане гимнастерки, чтобы не нарваться на смех товарищей или крик старшины, действительно немного успокаивал.

Взрыв, прогремевший совсем близко, подбросил солдат вверх, чтобы через долю секунды звоном столкнувшихся касок собрать в общую кучу.

– Все живы? – сквозь грохот прокричал Волков.

– Вроде. – Иван рукавом вытирал глаза, которые щипало от попавшего песка.

– Господи, помилуй, – снова мелко закрестился Федор.

– Как же, помилует. – Сашка почесал шею, отряхиваясь.

– Заткнись уже! – защищая друга, вмешался в разговор Гришка. – Твое какое дело?

– Да надоел уже со своими молитвами, – не унимался Полещук, – гундосит и гундосит себе под нос. А толку ноль! Что его бог сделать может? Ничего!

– Рты закрыли! – проорал сержант. – Ругани мне еще здесь не хватало! Кто еще слово скажет, ночью в карауле стоять будет.

Дальше сидели молча. Иван про себя отмечал, как далеко взорвался очередной снаряд, словно пытался в голове составить немецкую таблицу обстрела и понять, удачно он настоял, чтобы щель вырыли здесь, или нужно было копать в другом месте.

Минут через двадцать артобстрел прекратился.

– Ну, сейчас наша очередь. – Отряхиваясь, Волков Абрам стал вылезать наружу. – Всем по местам, – подал он команду через плечо.

Следом потянулись остальные, чтобы занять свой наспех вырытый индивидуальный окоп, среди душистой желтеющей травы. Ее запах до обстрела напоминал о лете, а сейчас это была безжизненная причудливая местность, наполненная запахами пыли, пороха и огня, больше напоминающая лунный пейзаж, чем голубую Землю.

Мимо бойцов, держась прямо и с достоинством, пренебрегая затаившейся рядом смертью, прошел неизвестный полковник, держа в руке пистолет. Он подошел к Солопу, что-то ему сказал.

– В атаку! Вперед! – раздался через минуту громкий голос комбата, заставив бойцов оторвать тела от спасительной земли и выпрямиться во весь рост, превозмогая страх шагнуть навстречу вспыхивающим точкам от выстрелов.

Цепь десантников, медленно разворачиваясь, двигалась по лесу, набирая скорость, стремясь как можно быстрее добраться до вражеских окопов, чтобы наконец-то уйти от грядущего безжалостного артиллерийского обстрела. Ведь не будут же немцы бить по своим. А там уже дело второе – рукопашный смертельный бой, кто кого. Зато всё по-честному! Впереди бойцов бежал тот самый полковник, сосредоточенно глядя вперед.

Но и гитлеровцы не дремали. Не успели бойцы пройти и треть пути, как вновь засвистели снаряды. Рассредоточившись, прячась за стволами деревьев, бойцы медленно продолжали двигаться вперед, подгоняемые командирами. Внезапно совсем рядом раздался приближающийся свист. Натренированные тела привычно бросились вниз. Взрыв прогремел недалеко, подняв клочья земли и разбросав осколки на большое расстояние. Одним из них ранило Федю, который прикрыл собой Полещука, навалившись сверху. Большой неровный кусок раскаленного железа пробил спину и вышел через живот, оставив на теле большую зияющую рану, через которую проступали разорванные внутренности. Чудом не получивший даже маленькой царапины, Сашка выбрался из-под товарища, с ужасом глядя на красное пятно, расползающееся по земле, и разорванные темно-зеленые кишки, понимая, что Федор только что спас его от верной смерти.

Иван бросился на помощь, но его опередил Волков, который, перевернув Федю на спину, зубами разрывал упаковку бинта.

– Еще бинт, бинт дайте! – хрипел сержант, лихорадочно пытаясь закупорить рану, кровь из которой лилась ему прямо на руки, делая их скользкими, неприятно липкими, мешая работать.

Федор, с побелевшим лицом, корчился от боли, не в силах сказать ни слова.

– По местам, все по местам! В атаку! Полещук, какого хрена не в цепи? Бегом на место! – не обращая внимания на свистящие рядом пули, кричал Абрам, продолжая обматывать тело товарища прямо поверх разорванной гимнастерки.

Рядом находился Гришка, который стоял на коленях и, подавая бинты, испуганными глазами смотрел на окровавленного друга.

– Феденька, держись, – шептал он, – сейчас в госпиталь отвезут, там залатают.

Не успевшие окончательно привыкнуть к кровавой обыденности и жестокости войны, находящиеся поблизости бойцы замерли, прекратив движение вперед. Кого-то вырвало от сладковатого запаха теплой крови и человеческого нутра.

– Пошли вон отсюда, – орал, не глядя на них, Волков, – вперед, я сказал! Ваня и Гриша здесь остаются, остальные вперед!

Истратив все перевязочные пакеты и плотно обмотав рану бинтами, которые быстро набухали от проступающей крови, Волков поднял голову.

– Гришка, посиди с ним, а ты, Иван, быстро найди санитара, – тяжело дыша, приказал сержант, вытирая о гимнастерку окровавленные руки, – я вперед.

Он подхватил автомат и, пригнувшись, побежал догонять своих, которые прошли больше половины расстояния до немецких окопов.

Иван тут же рванул в лес, где находился санитарный пункт. Перескакивая через поваленные деревья и воронки, он, спотыкаясь, летел туда, где, как ему казалось, должен быть тот, кто спасет Федора, вытащит с того света.

Когда он вернулся с санитарами, Гришка всё еще стоял на коленях перед раненым.

– Федя, говори! Что хочешь говори! Не молчи! Нельзя молчать! Не засыпай! – твердил он, без остановки поддерживая друга, который от боли и потери крови совсем ослаб и вот-вот готов был потерять сознание.

– Гриша, – тихим голосом прохрипел Федор, – не сплю, не ори на меня.

– Да не ору я, дурак, держись! – Григорий вытер накатившую слезу.

– Ты чего плачешь? Мне уже не больно, – устало произнес Федя, – легчает.

Задумавшись, он посмотрел на друга.

– Хочу кое-что спросить.

Когда Гриша наклонился, раненый смущенно, еле слышно, произнес:

– Гришань, а правда, у вас в