Технология лжи. Нацистская антипартизанская пропаганда на оккупированных территориях СССР. 1941–1944 гг. - Иван Иванович Ковтун

группы армий «Центр» генерал фон Шенкендорф в своей аналитической записке «Точка зрения на борьбу с партизанами» от 5 сентября 1941 г. рекомендовал схваченных бойцов сопротивления, не задумываясь, отправлять на виселицу. Трупы «бандитов» он запрещал снимать несколько дней, чтобы висящие мертвецы служили примером устрашения[528]. В некоторых случаях повешенных не снимали неделями. Так, в спецсообщении чекистов от 5 ноября 1941 г. в штаб Ленинградского фронта подчеркивалось: «Трупы не разрешают убирать по нескольку недель. Почти на всех перекрестках улиц г. Пушкина свыше месяца висят повешенные с надписями: “Повешен как шпион”, “За содействие партизанам”, “Он был коммунистом”, “Это – жид” и т. п. Введена коллективная ответственность населения за содействие партизанам или красноармейцам, пробирающимся из тыла. В деревнях объявлено, что будут расстреливаться не только те, кто укрывает, но и те, кто не доносит об этом»[529].

Публичные казни являлись наглядным «уроком» для местного населения. Основная цель подобных мероприятий заключалась в открытой демонстрации превосходства и силы оккупационных войск, способных подавить любое восстание. Более того, если была возможность, немцы старались проводить казни таким образом, чтобы смерть партизан оставляла в душе мирных жителей глубокое состояние шока и трепета. Нацисты стремились унизить советских патриотов, лишить их чувства собственного достоинства и мужества. Людей, приговоренных к смерти, гнали на казнь в разорванной одежде, со следами жестоких пыток. Все это создавало весьма тяжкую психологическую картину[530].

Как в отечественных, так и в зарубежных архивах отложились тысячи документов о казнях партизан. Этот внушительный массив источников не оставляет никаких сомнений в том, что прилюдное наказание участников сопротивления представляло собой вполне устоявшуюся форму своеобразной пропаганды. Неважно, где проводились эти казни – они были почти повсеместными, – важно то, как они проводились и сколько человек на них присутствовало. Например, казнь пяти партизан на рыночной площади Демидова в сентябре 1941 г. (Смоленская область), согласно отчету полиции безопасности и СД, видели 400 колхозников[531]. Сотни людей осенью 1941 г. наблюдали экзекуции в центре Великих Лук и Торопца (Калининская область)[532]. Летом 1942 г. четверо советских патриотов, доставлявших продукты партизанам, были повешены в деревне Фошня (Орловская область) на глазах у местных жителей[533]. В крупных городах и районных центрах захватчики устанавливали несколько виселиц. Так, например, было в Полоцке (Витебская область), где на казни приходило немало горожан[534]. В Минске немцы вешали подпольщиков и партизан на воротах дрожжевого завода, на Суражском рынке, в сквере около драматического театра, рядом с городской управой. Свидетелями этих преступлений были тысячи жителей оккупированной белорусской столицы[535].

Казалось бы, исходя из пропагандистских соображений следовало избегать каких-либо упоминаний о казнях. Однако сотрудники германских органов пропаганды, напротив, сообщали о таких «мероприятиях». Враг полагал, что известия о казнях должны оттолкнуть население от партизан. Например, широко освещалось в прессе наказание жителей деревни Славное (Толочинский район, Витебская область), обвиненных в поддержке партизанских отрядов, совершивших налет на местную железнодорожную станцию. По приказу командования охранных войск группы армий «Центр» было решено провести «акцию возмездия». Бобруйская газета «Новый путь» 26 октября 1942 г. писала по этому поводу: «В ответ на покровительственное отношение некоторых крестьян к партизанам, а также в ответ на замалчивание партизанских махинаций германское командование вынуждено было применить к 100 человекам из числа жителей деревни Славная, имевшими связь с партизанами, суровую меру наказания – расстрел»[536].

Приведенный пример не был единственным. По воспоминаниям участников партизанского движения, немецкие и коллаборационистские газеты неоднократно писали о казнях мирных жителей, заподозренных в связях с партизанами, о расстрелах заложников[537].

Вместе с тем многие казни партизан и населения огласке не придавались. Борцов сопротивления и тех, кто им помогал, убивали на месте. Жертвами этих экзекуций были не только мужчины, но и женщины. Один солдат вермахта писал семье в августе 1941 г.: «Ничего не остается, как расстреливать каждого из этих негодяев немедленно, без всякого выяснения причин. Позавчера там были еще четыре бабы с ружьями, которые стреляли в нас. Их поймали. Им пришлось рыть себе могилы. Если бы вы видели здешние условия, вы бы согласились с нами. Мы хотели бы поджечь каждый дом и без жалости отправить их обитателей в загробный мир. Только так можно здесь хоть сколько-нибудь сделать безопасной жизнь»[538].

Весной 1943 г., после того как немцы обнаружили под Смоленском останки польских офицеров, убитых НКВД, расправы над партизанами и населением среди военнослужащих вермахта, СС и полиции стали именоваться «катынизацией» (Katynisierung). Хотя в этом названии, безусловно, чувствовалось некое отвращение к расстрелам, войска, принимавшие участие в операциях, продолжали истреблять «подозреваемых в связях с бандами»[539].

Для устрашения гражданских лиц враг использовал еще один прием: если в ходе боевых действий удавалось ликвидировать партизанских командиров и захватить их трупы, то немцы демонстрировали тела мертвых руководителей сопротивления в населенных пунктах. Данный прием новизной не отличался. Один из первых случаев, когда нацисты воспользовались бездыханным телом партизанского командира в целях пропаганды, относится еще к весне 1940 г., к удачно проведенной карательной экспедиции против отряда майора польской армии Генрика Добжанского (псевдоним «Хубаль»). Его отряд был полностью разгромлен, а сам Добжанский погиб. Солдаты вермахта и войск СС осквернили труп героя-кавалериста, выставляя его напоказ, а затем привезли в Томашув-Мазовецкий (дистрикт «Радом»), где и сожгли[540].

Аналогичные эпизоды встречались на оккупированной территории СССР. Например, командир партизанской бригады им. Лизы Чайкиной капитан С.М. Максименко с группой бойцов пытался выйти в партизанский край. 2 июня 1943 г. партизанская группа попала в засаду. Комбриг был убит. Немцы подобрали его труп и несколько дней возили по деревням, наслаждаясь победой. Изуродованное тело Максименко предали земле жители деревни Воронино Опочецкого района Калининской области (зона ответственности 281‑й охранной дивизии, группа армий «Север»)[541].

Похожая история произошла с командиром 17‑й партизанской бригады капитаном А.Е. Соколовым. Он погиб 23 июня 1943 г. в Суражском районе Витебской области (БССР). Немцы узнали через агентов, где похоронен командир, выкопали его тело из могилы и возили по близлежащим поселкам, демонстрируя свою победу над партизанами[542]. Точно так же противник использовал тело старшего политрука, ответственного секретаря партбюро партизанского полка «Тринадцать» А.А. Кардаша. Во время Бовкинской блокады в октябре 1943 г. (Быховский район, Могилевская область) Кардаш получил тяжелые ранения и, не желая попасть в плен, застрелился. Каратели нашли тело политрука, возили по деревням, приняв его за командира полка Героя Советского Союза С.В. Гришина[543].

Отметим, что демонстрация трупов партизан в рамках немецкой пропаганды страха имела результаты лишь в 1941–1942 гг. После того как смерть, насилие и