Технология лжи. Нацистская антипартизанская пропаганда на оккупированных территориях СССР. 1941–1944 гг. - Иван Иванович Ковтун

партизаны стали чаще нарушать работу тыловых коммуникаций в «Остланде», местное население находилось под сильным воздействием немецкой прессы. Оккупационные средства массовой информации высмеивали и опровергали сообщения Советского информбюро о деятельности партизан в имперском комиссариате[554]. Лишь к концу оккупации, весной 1944 г. здесь появились условия для партизанской деятельности[555].

Методы заигрывания с населением активно использовались противником в Крыму. С первых дней оккупации полуострова немецкие войска заняли подчеркнуто уважительную позицию к исламу и крымско-татарскому народу. Так, в приказе от 29 ноября 1941 г. о борьбе с партизанами командующего 11‑й армией генерала от инфантерии Эриха фон Манштейна строго указывалось: «Всем задействованным войскам против партизан еще раз довести до сведения каждого, что в этом деле важна помощь гражданского населения, особенно татар и мусульман, ненавидящих русских. На эту помощь нужно рассчитывать и опираться во всех случаях. Дисциплина и порядок в задействованных войсках является лучшим средством пропаганды в этих мероприятиях»[556].

Стравливая представителей разных народов, гитлеровцы обещали татарам автономное существование после войны. Через медийные органы противника велась энергичная вербовка крымских татар в отряды самообороны, в охранные роты и батальоны. Причем членам этих формирований открыто передавалось имущество, отобранное у греков и русских[557].

Тем не менее, несмотря на бесконечный поток обещаний, предоставление религиозных прав и других поблажек, жители Крыма больше испытывали чувство страха, нежели уверенности[558]. Хотя до середины 1943 г. немцам удавалось развеивать нужные им настроения в татарской среде, последующие попытки выставить прочный заслон на пути агитации партизан оказались тщетными. Так, в нескольких номерах газеты «Голос Крыма» за август – сентябрь 1943 г. встречается описание реакции на успехи советской пропаганды: «Опять слухи, опять общественная тревога… Обыватель совершенно распоясался и плетет такие небылицы, которым может позавидовать любой записной враль… Большевистская пропаганда разгуливает по Крыму среди бела дня»[559].

Дальнейшие события и вовсе привели к тому, что власти рейха охладели к татарскому населению. Многочисленные факты перехода татар в партизанские отряды вызвали ответные действия[560]. С декабря 1943 г. по январь 1944 г. люфтваффе сбросило зажигательные бомбы на более чем сто горных деревень в южных и внутренних районах Крыма. Некоторые крымско-татарские деревни были полностью снесены[561].

Немецкие пропагандисты также заигрывали с населением Северного Кавказа. Враг находился в этом регионе относительно недолго, но он вел по отношению к местным жителям «умеренно-реалистическую» политику, в результате которой партизанская деятельность здесь практически отсутствовала[562].

Особый отряд пропаганды вермахта, прибывший на Кавказ, сумел в кратчайшие сроки добиться больших успехов[563]. Лояльное отношение противника к горским народам серьезно помешало организации сопротивления. Пропагандисты рейха быстро нащупали «болевые точки» (национальный вопрос, отношение к религии, недовольство колхозной системой) и целенаправленно наносили по ним удары. Кроме того, немцы, заигрывая с горцами, всегда подчеркивали «союзнические отношения» между «Коричневой империей» и кавказскими народами[564]. Однако незадолго до своего отступления германские воинские части перестали выполнять приказы об оплате продуктов питания, разоряли горные села, убивали в ходе зачисток гражданских лиц и оставили после себя разрушения[565].

С первых месяцев войны против СССР пропагандисты вермахта отмечали сильное желание «представителей восточных народов» узнать свою дальнейшую судьбу. Поскольку ясного ответа на вопросы людей не последовало, осенью 1941 г. значительная часть мирных жителей испытала разочарование в новых хозяевах. Массовое убийство евреев, грабежи и акты насилия со стороны солдат действующей армии, жесткие порядки, установленные в занятых областях, – все это рисовало весьма мрачные перспективы.

Реакция немецких органов пропаганды последовала не сразу. Между ОКВ и ОКХ велась напряженная дискуссия о том, каким образом оказывать влияние на население. Лишь после того, как на горизонте замаячила угроза партизанской войны, саботажа и пассивного сопротивления, в октябре 1941 г. созрело решение об организации систематического пропагандистского влияния на местных граждан. Игра с населением в тот момент строилась с учетом центральной темы – «освобождения от большевистского ига»[566]. Вопросы послевоенного устройства обсуждать не рекомендовалось. Для начала следовало убедить людей в необходимости единства с германскими властями, ведь только на этой основе появлялся шанс «проложить себе дорогу в лучшую будущность»[567].

Однако к весне 1942 г. обстановка изменилась. Прежние нарративы пропаганды часто переставали вызывать доверие. Население не видело себя ни в настоящем, ни в будущем, закрадывались сомнения в способностях оккупантов грамотно управлять завоеванной страной. Одновременно с этим происходило развитие партизанского движения. Попытки немцев уничтожить очаги сопротивления провалились. Будучи не в силах справиться с «народными мстителями», они убивали жителей, заподозренных в связях с «бандитами», чем только помогали распространению «малой войны». Не дремала и партизанская пропаганда. Уступая врагу по многим направлениям, она тем не менее поднимала людей на борьбу.

Говоря об этих деталях, мы опираемся исключительно на документы противника. В одном из них – в отчете о моральном состоянии за август 1942 г. отдела пропаганды «В», – встречается достаточно глубокий анализ настроений населения. Начальник отдела, капитан А. Кост, сообщал в Берлин:

«Главная причина необычайного распространения бандитизма заключается в недостатках нашего военно-политического управления. В русских кругах, особенно среди интеллигенции, эти недостатки все чаще признаются и обсуждаются. Для этих кругов, отнюдь не настроенных против нас вообще, а скорее ищущих в путанице событий свою новую точку зрения, стоит насущный вопрос: “Что с нами будет дальше?” Этот вопрос становится все более актуальным в связи с развитием военных событий.

Из опросов настроений все больше выясняется, что в последнее время отчетливо проявляется консолидация национального элемента в русском населении под влиянием недавних призывов Сталина к патриотизму советских народов и распространения соответствующих идей через вражескую и бандитскую пропаганду на оккупированных территориях. Следует ожидать, что эти национальные устремления примут еще более сильные, невыгодные для политического и пропагандистского руководства формы, если против этого оружия Советов с германской стороны ничего не будет предпринято, как это имело место до сих пор. Даже русские круги считают непонятным, что их не призывают ни к активной борьбе с большевизмом, ни к тому, что вермахт уделяет мало внимания русской стороне. Некоторые из них положительно для нас высказываются о создании национальной русской армии или, менее благосклонно, своего правительства. На самом деле перед русским интеллигентом сегодня стоит моральная дилемма, на чью сторону ему следует встать, поскольку у него нет национального символа или организации, которая могла бы представлять восстание против Сталина. Русский осведомитель говорит по этому поводу следующее: “Все русские обеспокоены бесперспективностью войны”. Однако для интеллигенции и рабочего класса в особенности вопрос о судьбе России представляется весьма принципиальным. Если бы германское верховное командование немедленно приняло решение о борьбе