Империя истребления: История массовых убийств, совершенных нацистами - Алекс Кей

Несколько десятков тысяч советских военнопленных были расстреляны еще на поле боя, во время транспортировки с фронта или в лагерях военнопленных в районе боевых действий. Кроме того, не менее 120 000 советских пленных стали жертвами массовых расстрелов в лагерях для военнопленных на территории рейха, генерал-губернаторства и на оккупированных советских территориях под властью гражданской администрации. Только в Германии, например, к концу июля 1942 г. было расстреляно не менее 33 000 советских пленных. Хотя многие убийства совершались эсэсовцами и полицией, именно военнослужащие вермахта из числа лагерной охраны передавали красноармейцев на казнь. Более того, значительное число жертв расстреливали сами члены вермахта; многие коменданты лагерей предпочитали не дожидаться эсэсовцев и полицейских, а сами убивали солдат, предварительно рассортировав их. На самом деле на некоторых территориях, например в Белоруссии, подразделения вермахта провели большинство расстрелов пленных. Общее число советских военнопленных, расстрелянных как комиссары, евреи, «азиаты», женщины-военнослужащие или инвалиды, вероятно, сильно превышало 140 000 человек{266}.

Несмотря на огромные цифры, советские военнопленные, расстрелянные эсэсовцами, полицаями и вермахтом, составляют лишь относительно небольшую часть от общего числа пленных солдат Красной армии, убитых немецкими захватчиками. Как говорилось выше, подавляющее большинство из них погибло прямо или косвенно в результате преднамеренной политики лишения удобств, а также организации недоедания и голода в плену у вермахта. Наиболее достоверные данные о смертности советских военнопленных в немецком плену свидетельствуют, что из общего числа в чуть более 5,7 млн пленных с июня 1941 г. по февраль 1945 г. погибло до 3,3 млн человек, то есть почти 58 %. Из них, согласно статистике самого вермахта, в лагерях в районе операций умерли по крайней мере 845 000; впрочем, сюда почти наверняка не входят те, кто погиб по пути в лагерь, так что более вероятной является оценка в 1 млн погибших в районах военного управления. Около 1,2 млн военнопленных погибли в рейхскомиссариатах «Украина» и «Остланд» под властью гражданских администраций, примерно 500 000 – в генерал-губернаторстве и еще до 400 000 – в рейхе. К этому числу следует добавить тех красноармейцев, которые были расстреляны сразу после пленения и поэтому не были зарегистрированы как пленные. Таким образом, советские военнопленные были самой большой группой жертв истребительной войны Германии против Советского Союза{267}.

В целом немецкая политика голода стоила жизни миллионам советских граждан. Случаи, рассмотренные в предыдущей главе, – от 1 до 1,3 млн смертей в Ленинграде, более 6000 в пригородном Павловске, 10 000 в Киеве, не менее 30 000 в Харькове, 9000 в Ржеве – представляют собой наиболее ужасные примеры куда более распространенного явления. Например, консервативная оценка дает 200 000 смертей от голода и сопутствующих заболеваний в зоне операций группы армий «Центр». Как уже говорилось выше, еще сильнее от политики голода пострадало население Украины. К числу умерших от голода мирных советских граждан следует добавить около 3 млн пленных красноармейцев, которые прямо или косвенно погибли в результате преднамеренно организованного голода и недоедания. Таким образом, в общей сложности немецкая политика голода стоила жизни по меньшей мере 5 млн советских гражданских лиц и других некомбатантов{268}.

Глава 7

Превентивный террор и репрессии против гражданского населения

Как мы увидели в предыдущих главах, мишенями для нацистской политики массовых убийств на оккупированных советских территориях становились представители нескольких групп некомбатантов (к этим группам они относились действительно или причислялись к ним самими убийцами): евреи, психически больные, цыгане, жители городов в целом (особенно дети, больные и пожилые) и пленные красноармейцы. На самом деле диапазон жертв был шире. Сельские жители также подвергались серьезному риску погибнуть в результате так называемых операций по умиротворению; сотни тысяч жителей сельских регионов Белоруссии, Украины и России стали жертвами немецкого террора и репрессий, проводимых в ходе кампании против реальных и мнимых советских партизан. Независимо от этнического происхождения, вероисповедания, физического и психического состояния, места жительства, наличия или отсутствия военной формы, существовала реальная угроза стать жертвой повсеместного насилия, осуществлявшегося немецкими органами на оккупированных советских территориях. Поэтому, наверное, неудивительно, что общее число советских граждан, погибших в конфликте с Германией в 1941–1945 гг., достигает ошеломляющей цифры – 26,6 млн человек. Из них, по последним российским данным, 14,6 млн человек погибли в рядах Красной армии. Остальные 12 млн погибших – мирные советские люди. Если 3,3 млн военнослужащих, погибших в качестве военнопленных, вычесть из общего числа погибших красноармейцев и добавить к числу гражданских лиц, то станет ясно, что большинство погибших в войне со стороны Советского Союза – более 15 млн человек – составляли гражданские лица и безоружные пленные солдаты{269}.

Поскольку политическое и военное руководство Германии рассчитывало на быструю кампанию и окончательный крах Советского государства, оно не предполагало, что большое значение обретет партизанская война. Однако было ясно, что при планировавшемся окружении целых советских армий в тылу вермахта будут оставаться красноармейцы, оказавшиеся отрезанными от своих частей, и что спроектированная голодная смерть части местного населения вполне может вызвать волнения. Слабость немецких сил безопасности, размещенных между основными маршрутами поставок, оставляла уязвимыми линии снабжения и экономическую инфраструктуру в тыловых районах и создавала вакуум власти, в котором нерегулярное советское сопротивление могло поставить под угрозу конечный успех военной кампании. По этим и другим причинам, рассмотренным выше, вермахт стремился не только работать рука об руку с СС и полицией, но и самостоятельно реагировать на любые проявления сопротивления драконовскими мерами{270}.

Даже вскоре после начала войны, когда немецкое наступление застопорилось, прошло еще много месяцев, прежде чем организовались первые настоящие советские подпольные группы. Более того, зачастую, вплоть до 1942 и даже 1943 г., они были плохо оснащены и недостаточно вооружены. До середины 1942 г. вооруженное сопротивление часто оказывали разрозненные группы красноармейцев, действовавших по собственной инициативе. Хотя было бы неверно говорить о партизанской войне без партизан, оккупационные войска с самого начала полагались на «превентивный» подход к борьбе с сопротивлением и рассматривали массовые аресты и убийства как эффективные инструменты для достижения этой цели. Еще за шесть недель до немецкого вторжения, 13 мая 1941 г., ОКВ издало Указ о военной подсудности в районе «Барбаросса» и особых полномочиях войск. Он подготовил почву для грядущих событий, разрешив коллективные репрессии против целых деревень и позволив всякому немецкому офицеру решать вопросы жизни и смерти советских граждан без согласования с вышестоящими инстанциями{271}.

Главный пункт так называемого Указа о военной подсудности в районе операции «Барбаросса» гласил, что «преступления враждебных гражданских лиц» должны быть изъяты впредь из «подсудности военных и военно-полевых судов». Любые захваченные «заподозренные элементы» следовало передать ближайшему офицеру, который должен был незамедлительно принять решение о «необходимости расстрела». Арест и содержание под стражей «заподозренных» воспрещались «категорически». В случае если после нападения на войска не удавалось задержать ни одного преступника, Указ о военной подсудности предоставлял всем войсковым командирам – начиная с командующего батальоном и выше – право инициировать «массовые насильственные меры». При обсуждении приказа через три дня после его издания ОКХ рекомендовало для практической реализации этих репрессий немедленно «расстреливать тридцать человек» в неблагополучном населенном пункте. Во втором разделе Указа о военной подсудности отменялось обязательное уголовное преследование за «действия, совершенные военнослужащими» против советского гражданского населения. Если речь не шла о действиях, связанных с «половой распущенностью, с проявлением преступных наклонностей», судебный начальник (как правило, командир дивизии) мог наложить дисциплинарное взыскание, не доводя дело до военного трибунала{272}.

Наиболее значимым нововведением Указа о военной подсудности стала казнь без судебного разбирательства. Согласно действовавшим ранее правовым нормам, для вынесения приговора лицам, не являвшимся регулярными комбатантами, требовалось разбирательство в военном трибунале, которых в обычной дивизии вермахта было всего около десятка, включая военные трибуналы командиров полков. После вступления же в силу Указа о военной подсудности все офицеры, которых в дивизии полного состава было более 500, могли выносить решения о жизни и смерти. Эта универсализация права казнить, нормализация репрессий на основании простого подозрения и установление беззакония путем отмены обязательного уголовного преследования придавали Указу о военной подсудности радикальный характер и превращали его в фундамент германской тирании на оккупированных территориях Советского Союза{273}.