Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г - Владимир Александрович Иванов

в твердой Е.В. императора Наполеона дружбе, которая с обеих сторон доказана многими взаимными опытами, не может однако же согласиться на предлагаемую медиацию по причине отдаления Парижа от персидских границ, от чего неминуемо воспоследовала бы только напрасная проволчка времени, как и между тем Е.В. ни под каким видом не намерен отступить от сделанного однажды постановления относительно образа трактования о мире…Г. И. повелел сообщить Вам… чтобы Вы объявили наследнику персидских провинций Аббас-Мирзе, визирю его Мирза-Безюргу и первому Баба-ханову министру Мирза-Шефи… что Российский Двор не иначе приступить может к миру, как на условиях, неоднократно объявленных от в.с. без малейшей перемены и потери времени… персидские дела находятся не в лучшем положении в Хорасане продолжаются смуты, англичане сделали высадку на берега Персидского залива; Багдадский паша держит сторону англичан и что при сем случае Баба-хан не мог отправить более 4 000 войск для защиты приморских берегов Шираза… Ген. Гардану в.с. извольте сообщить в учтивых выражениях содержание полученного вами Высочайшего разрешения, без дальнейших рассуждений, объяснив только причину здешнего несогласия на предлагаемую медиацию и опираясь на дальность Парижа. Равнодушие персиян к мру, несовместные их притязания и некоторые вторжения Аббас-мирзы, как в.с. изволили заметить, означающие угрозы, не иначе почитать должно, как за приступ к объявлению войны. Почему Е. В. разрешает вас начать военные действия с персиянами..»[312]. 2 сентября 1808 г. Гудович, в письме к Аббас-Мирзе отмечал, что император отказывается от годичного перемирия и от французского посредничества, а вместо этого предлагает вновь заключить мир с границами по Араксу и Куре. В случае отказа главнокомандующий оставлял за собой право возобновить боевые действия. Так, в частности, там было сказано «имею честь сообщить вам, что с нарочно присланным ко мне курьером от Высочайшего Двора Г. И. получил я Высочайшие по сему предмету повеления, коими Е.И. В. соизволил одобрить в полной мере изъявленное мною несогласие на заключение перемирия на год, поколику я на то и не имел полномочия, равно и на то, чтобы перенести негоциацию о мирных переговорах в Париж, для постановление полного мира чрез посредство е.в. императора Наполеона не воспоследовало Высочайшего соизволения, ибо сколько Е.И. ни уверен в твердой и е.в. императора Наполеона дружбе… не может однако же согласиться на предлагаемую медиацию, единственно для блага самой Персии, желая чтобы сие благое дело привести к скорейшему окончанию, чрезвычайное же отдаление Парижа от персидских границ неминуемо произвело бы одну только напрасную проволочку времени, продолжающуюся и так уже более 2 лет, как между тем Е.И.В. ни под каким видом не намерен отступить от сделанного однажды постановления относительно образа трактования о мире и тех предложений, кои по Высочайшей воле моего Г.И. сделаны Персии и должны служить основанием к постановлению полного мира. Итак, имея честь уведомить в. высокоместность об окончательной решимости по сему предмету моего Г.И., почитаю за долг в последний раз повторить, что Высочайший Всероссийский Двор не иначе приступить может к миру, как на условиях неоднократно мною объявленных Персии, без малейшей перемены, т. е. чтобы основанием мира была определение границ по рр. Кура, Араке и Арпачай и чтоб при том самое приступление к заключению мира началось без всякой потери времени»[313].

Французская дипломатия в этом случае несколько переоценила возможности своего влияния и, в результате, оказалась в неприятной ситуации. Иранская сторона стала усиленно требовать от французов, дабы те способствовали в наибольшей мере заключению мира на максималистских требованиях тегеранского кабинета. Между тем, несмотря на то, что Франция находилась на подъеме своего могущества, Россия не намерена была уступать. 12 августа 1808 г., в беседе с Коленкуром Александр I заметил «Я не понимаю, почему и по каким соображениям они предлагают ваше посредничество ведь это то же, как если бы я предложил императору мое посредничество в испанских делах, на том основании, что я имею посла в Мадриде или что испанцы просят меня об этом. Дела этой страны меня не касаются, а мои дела с Персией не могут интересовать императора»[314]. Жесткий ответ императора Александра I пресекал французские домогательства и, параллельно – ставил крест на иранском максимализме. Идея с русско-иранскими переговорами в Париже и под эгидой Парижа в результате провалилась. После осложнений в Испании, ухудшения франко-австрийских отношений, для французской дипломатии персидский вектор вновь стал отодвигаться далеко на задний план. Во время Эрфуртского свидания Наполеон уже не настаивал на французском посредничестве.

Иранская сторона начала осознавать, что степень политического влияния французов сильно преувеличена. Гардан пытался спасти положение путем предотвращения боевых действий. Так, с одной стороны, он еще 23 августа побудил Мирзу-Бозорга подписать от имени шаха и престолонаследника обязательство персов о невозбновлении боевых действий (которое ими в принципе никогда и не соблюдалось, особенно в том, что касалось организации множества мелких набегов)[315], однако с другой – он, еще до вступления русских войск в пределы Эриванского ханства, посылал офицеров (Вердье и иных) для укрепления Эриванской крепости. Так, в отношении Гудовича к Румянцеву от 30 октября 1808 г. сказано «Из подлинного письма французского посла в Персии ген. Гардана… и которое, по разбитии сердаря Хусейн-Кули-хана досталось в мои руки вместе со всею его отбитой канцелярией, в.с. лучше усмотреть изволите, сколько французская миссия препятствует мне в успешном окончании дела, с Персией продолжавшегося. Они же, при движении моем с войсками к Памбакским и прежде нежели я вступил в Эриванские границы, присылали одного инженерного офицера Вердье и других в Эриванекую крепость и в Эчмиадзинский монастырь, для осмотра и укрепления оных. Сей Вердье, по известиям из лагеря персидского, находится при Баба-ханове сыне»[316].

Как уже было отмечено, когда русские войска осадили Эриванскую крепость, Гардан отправил Гудовичу, вместе с секретарем посольства Лажаром послание, в котором угрожал неприятными последствиями для франко-русских отношений в случае продолжения боевых действий[317]. Но миссия Лажара, провалилась. Демарши Гардана вызвали резкую реакцию в Петербурге. Сам император Александр I в одной из бесед с Коленкуром отметил следующее «Персия слишком далека от вас, чтобы вы имели какой-либо интерес вмешиваться в ее дела; это касается исключительно России»[318].

И хотя осада Эриванской крепости не увенчалась на тот раз успехом и Гудович в конце ноября 1808 г. вынужден был со своим немногочисленным отрядом отойти (в том числе, из-за стараний французов, успевших укрепить крепость и обучить гарнизон), однако поход русских оказал довольно сильное впечатление на шахский двор.

Неспособность Франции повлиять на Россию (вопреки ее же обещаниям и постоянным уверениям), привела к