Кто не с нами, тот против нас! 1918-1920 годы - Владимир Виленович Шигин

дурака, Ивана Евстафьева, у которого кроме Бога да попа Иоанна Кронштадтского нет ничего в голове. Была охота тратить время на разговоры с ним. Я так думаю, что такие дураки нам еще сгодятся. В нашем строительстве нужно много рабочей силы. А он, таки-да, работник. Его Бог заставляет честно относиться к своему труду, а это нам теперь очень важно! В награду за его набожность выжгли мы ему маленький крестик на груди, пусть считает себя Христовым мучеником, да и выпроводили вон. Дал я ему бумагу за своей подписью, что был-де арестован по недоразумению».

Ничего я ему на это не сказал. Но подумал: что-то тут не так, неспроста все это. Какого отца Иоанна звала у меня в кабинете старуха? Не Иоанна ли нашего Кронштадтского? Мне, конечно, все равно, кого бы ни призывала – я должен помнить свое дело, однако, как будто сердце перевернулось в груди. Не спроста это. Чтобы Кузька так просто человека отпустил, да еще дал такую бумажку! Ну, да живы будем – увидим.

Наутро прохожу я мимо Андреевского собора, в котором когда-то служил теперь уже, почитай, больше десяти лет, как покойник, отец Иоанн Кронштадтский, и вдруг вижу, стоит у самого входа в собор старенький священник и так пристально вглядывается в меня, что мне как-то не по себе, стало. Словно он узнает меня, или мои думы читает. Случилось это раз, случилось другой, третий… Думаю, что ему надо здесь? Чего маячит передо мной? Ареста захотел?

А он, как назло, и обращается ко мне: «Зайди, человече, в дом Божий, не бегай сего святого места. Ведайте все вы, ищущие какой-то свободы – Истинную Свободу и Правду можно только здесь обрести. Свобода есть неотъемлемая черта только образа Божия. Она не нуждается ни в насилиях, ни в арестах!» Думаю – вот куда гнет поп! Хотел я подойти к нему, да вдруг раздумал: «Не стоит связываться со стариком-фанатиком, все равно их время приходит к концу».

Несколько раз я оглядывался, чтобы приметить, куда он пойдет, но так и не доглядел. Но вот что меня больше всего бесило: после каждой встречи с ним стал я находить у себя в кармане записки с молитвами, да не рукой писаны, а печатаны, и такая хорошая печать. Мерекаю, – опять дело мне! Надо разыскать, где же они печатаются, и ликвидировать это безобразие. И вдруг у меня птицей мимолетной пронеслась в голове мысль: Там ли мы ищем правду-то? Несет ли людям благо и истину коммунизм? Но я не сдаюсь, а только усерднее принимаюсь за искоренение всякой контрреволюции. Никакой пощады никому, кто осмелится осуждать наши революционные порядки. Буржуи, попы, офицеры… – всех под метелку.

Вскоре мне пришлось отправлять «к праотцам в рай» группу смертников в одиннадцать человек, три попа и восемь буржуев и разных чиновников, которые, по нашему подозрению, могли быть помехой новому строительству. Евангелие поповское было для нас что ни на есть самая злая контрреволюция. Загнал я, значит, их всех на платформу грузовика, а сам вожусь около машины, что-то она у меня закапризничала и не заводилась…

Вдруг, на тебе! Вижу – и этот поп, которого я несколько раз встречал у Андреевского собора, откуда ни возьмись, явился около машины. А я был зол, как все сто чертей, из-за неполадков в машине и решил всю свою злобу излить на него. Кричу: «И ты, мухортый поп, пришел сюда? Чего тебе здесь надо? Хочешь и сам с ними отправиться той же дорогой, так милости просим, шесть граммов свинца и для тебя найдется!»

А он тихо так отвечает мне: «Да я вот пришел напутствовать моих братьев во Христе. Что тебе отвечу на твои слова? Не прочь бы, и я поехать с ними, только думаю, – твоя машина не довезет нас до того места, куда ты хочешь…»

Я в ярости, как перышко швырнул его на платформу грузовика, и с любопытством смотрю, как он встретится со смертниками. Осенив крестом всех находящихся в грузовике, он направляется к трем священникам, читавшим себе отходные молитвы, и приветствует их словами: «Мир вам, возлюбленные братья о Господе! Блаженны непорочные, в путь ходящие в законе Господнем».

«Мир и тебе, отче! Откуда, как и почему ты попал сюда? Нас ведь на смерть влекут. Мы отходную себе читаем». Он опять всех перекрестил и говорит: «Господь управляет всеми путями человеческими. Без Его воли и волос с головы вашей не упадет».

Удивляется таким словам, слушает да посмеивается мой сотрудник по ЧЕКа Вася, тоже матрос с нашего корабля, которому захотелось поупражняться в стрельбе по смертникам.

Наконец, загудела и тронулась машина. А поп перекрестился и, оборотившись ко всем смертникам, говорит: «Печальни есте! Дерзайте! Уповайте на Господа! Печаль ваша в радость будет! Только потом все отслужите благодарственный молебен у Спаса-на-Крови Спасителю, Матери Божией и преподобному Иоанну Рыльскому. Да не забудьте, как подобает, причаститься Святых Таин. А то многие из вас давно уже не принимали этой животворящей Святыни».

«Товарищ Силаев, не заткнуть ли попу глотку штыком? Что он тут свою поповщину разводит», – кричит мне Вася.

Говорю: «Оставь его, пускай на последки поупражняется в красноречии».

Все как-то с удивлением поглядели на священника: что, мол, он говорит, когда нас на расстрел везут. Должно быть, сам от переживаний потерял рассудок. А он и отвечает им на эту мысль: «Не думайте, что я потерял рассудок, я вижу десницу Божию и дивлюсь силе ея».

Громыхая, быстро идет машина. Выкатили за город. Верст восемь оставалось до леса, за которым овраг – место трупной свалки. А священник все время читает молитву «Живый в помощи…». Закончит и снова начинает. Потом, вдруг, подняв руки к небу, громко, как бы воскрикнул: «Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися!..» В этот момент, чувствуя я, – перед машины как-то осел, и она пошла тяжелее. Вижу, соскочили обе передние шины. Так и распластались по земле. Вот тебе и раз! Зубами заскрежетал я от злости. Все одно, думаю, поеду без них, авось не завязну. А у самого мороз по коже, словно мне на голую спину льда наложили. Но я продолжаю гнать машину, хоть и чувствую, что в душе у меня какие-то две силы борются. Вдруг соскакивают обе задние шины и глохнет магнито. Ну колеса-то еще так-сяк, а вот без магнито уж никак не поедешь. Поковырялся, поковырялся я в нем, ничего не мог сделать, магниты начисто размагнитились. Рассуждаю я сам с собой: «Размагнитились магниты,