«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

чтобы ноги не переломить, а ленивым, роскошным и тупозрячим для подлой обороны, которая по конце, худая ли, добрая ли, рассказчиками также храброю называется», – как нельзя лучше подходит для правильной оценки указанной сентенции.

В боевом приказе количество пунктов сократили до семи, не мудрствуя лукаво, объединив второй с четвертым из БУСВ-82. Содержание остального отличалось в незначительных деталях.

Самое же главное, что, снабжая командиров пространными указаниями по организации их деятельности по поддержанию боевой готовности подразделений, порядка подготовки к бою и действиях в бою, устав по порочной традиции забывал разъяснить командиру, насколько победа зависит от качества принимаемых им решений.

Мы и поныне забываем упомянуть в своих боевых уставах, что «управление в бою – это практическая деятельность командира любого уровня против мыслящего противника» [130, с. 101]. В наших уставах фактически как и в уставах николаевского времени нет живого, а значит и мыслящего и волевого противника. Деятельность командира по подготовке к бою у нас сводится к выполнению всевозможных (и даже наверняка нужных) пунктов по принятию решения и отданию боевого приказа, но в бою, как следует из уставов, она определяется только «резкими изменениями обстановки».

Наши уставы не акцентируют внимания командиров, что за этими резкими изменениями обстановки кроется активная деятельность сильного, умного, хитрого, а нередко и коварного врага, отнюдь не горящего желанием выступать в отведенной ему роли мальчика для битья. Отсюда проистекает наша пассивность и вопиющая беспечность на войне, неумение предусматривать, казалось бы, очевидные вещи. За экипажем сбитого самолета мы вылетаем на двух транспортных вертолетах без всякой попытки прикрыть их боевыми, что заканчивается потерей винтокрылой машины и напрасной гибелью солдата. К нашему послу в стране, вступившей в войну, недавно пережившей попытку военного переворота, а перед тем еще и выказавшей более чем сомнительное дружелюбие по отношению к России, мы не удосуживаемся приставить своего человека, отвечающего за его жизнь, что заканчивается международным позором, невиданным со времен Николая I.

В основе всех этих ошибок лежит наше нежелание думать и предвидеть развитие событий. Наши уставы, всячески подчеркивая ответственность командиров, не создают у них ощущения, что за каждой их ошибкой – кровь и смерть подчиненных, и что «командир обязан понимать и предвидеть последствия принимаемых им решений и знать, что некоторые из них имеют необратимый характер» [130, с. 102]. Такое положение дел естественно для страны, возложившей ответственность за все происходящее или на Бога и «великого государя», или на некого лидера и «компетентные» органы, но не может быть терпимо в демократическом обществе, сильном духом всеобщей гражданской активности.

Мы не найдем в наших боевых уставах указаний, что «командный состав должен вдохновлять своих подчиненных», и что «грамотное руководство подчиненными и личный пример командира играют важную роль, и часто успех и неудача являются следствиями их действий» [130, с. 76]. До сих пор некоторые военные руководители покрывают неумение возвысить дух своих подчиненных «простыми и мудрыми словами» (по Н. С. Гумилеву) эмоциональными накачками с применением известных идиоматических выражений или бездушной канцелярщиной всевозможных директив, приказов и наставлений.

Постоянно требуя от командира сильной воли и личного примера, мы забываем разъяснить, что «воля командира – это постоянный фактор, который заставляет продвигаться подчиненные войска вперед через трудности и препятствия. В случае если противник действует умело и решительно[138], личный состав может дойти до состояния, когда в их сознании зарождает мысль «невозможно выполнить» или «невозможно продвигаться дальше вперед». В такой ситуации воля, присутствие и личный пример командира являются стимулом для дальнейших действий» [130, с. 118–119]. И это не простые слова и не благие пожелания. Воспитанные на наших боевых уставах командиры привыкают только требовать, требовать и требовать, забывая, что «для истинного, не показного воспитания войск, – как писал в начале XX в. Н. А. Морозов, – недостаточно «требовать» от них того или другого, надо прежде всего уметь и им «дать» кое-что своей личностью и трудом»[139].

Всякое затруднение подчиненных в исполнении вызывает, как общее правило, только усиление требовательности; воля командира выступает тут не стимулом для дальнейших действий, а палкой, которая нередко приобретает и вполне вещные очертания. Крик, матерщина, размахивание оружием и прочими подручными средствами на поле боя[140] – печальные следствия не сформированных боевыми уставами правильных взглядов на войну и понимания, что она – борьба воль и интеллектов, а не только более или менее организованное применение оружия.

БУСВ-89 окончательно закрепил «разделение труда» в воспитании и управлении между командирами и политработниками. «Командир батальона (роты) управляет подразделениями путем отдачи устных боевых приказов», – читаем в уставе, а заместитель командира по политической части «непосредственно организует и проводит политическую работу, отвечает за ее состояние» [55, с. 39]. Тридцатилетняя борьба за личный состав под занавес советской власти была выиграна замполитами; все, за что боролся БУСВ-59, таким образом, было предано забвению. Проиграли от этого все. Увлекшиеся управлением командиры отучились «руководить подчиненными и обеспечивать их мотивацию в различных ситуациях»; попутно все окончательно забыли, что «личный состав должен доверять своим командирам», и что «когда доверие утрачено, действия командира становятся малоэффективными» [130, с. 76]. Лишенные мощной подпорки в лице командирской ответственности за все и вся армейские замполиты также оказались не на высоте и протянули недолго – в начале 1990-х на них никто уже всерьез не обращал внимания.

Единственным плюсом главы «Политическая работа», утратившей традиционное продолжение «в боевой обстановке», видимо, чтобы не раздражать пекущееся о мире во всем мире политическое руководство страны, стало исчезновение упоминания о воспитании ненависти. В чем нельзя было отказать ГлавПУРу, так это в обостренном чутье на веления начальства. Объем главы сократился на треть по сравнению с БУСВ-82, и написана она была как-то вяло, без огонька.

В 1989 году артиллеристы восстановили позиции, утраченные было в начале 1980-х, когда вместо Боевого устава они вынуждены были довольствоваться «Наставлением по ведению боевых действий ракетных войск и артиллерии Сухопутных войск» (1982). «Боевой устав артиллерии Сухопутных войск» (1989) сохранил ответственность командиров за политическую работу и «политморсос» личного состава. Устав был написан строго по делу, неплохим языком. Единственно, что вызывает сожаление – суховато – сплошные обязанности; только в параграфе, описывающем бой в окружении, отмечено, что «бой требует от артиллерийских подразделений выдержки, инициативы и упорства. Они должны проявлять активность и стойкость» [10, с. 113]. Собственно говоря, все эти качества могли бы пригодиться артиллеристам и в прочих видах боя.

Глава 3. Боевые уставы Российской армии

Боевые уставы 2004–2006 гг.

Введенный в действие