«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

С. Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС немедленно сказалось и на содержании советских уставов, новая редакция которых увидела свет в 1964–1965 годах. Назывались они так же, как и их предшественники образца 1959 года. Только из названия артиллерийского устава неожиданно выпали слова «Советской Армии», и звучало оно лапидарно: «Боевой устав артиллерии». Новшеством было то, что ВВС обзавелись боевыми уставами по родам авиации, и появились уставы Ракетных войск стратегического назначения (1964, 1969).

Серия уставов 1960-х годов отражает усиление позиций политработников, приобретших в лице Л. И. Брежнева могущественного покровителя, очевидно, ощущавшего потребность в солидной партийности в противовес «волюнтаризму» предшественника. Следствием было то, что глава о политработе вдвое увеличилась в объеме по сравнению с «хрущевскими» уставами, достигнув шести-девяти страниц (в зависимости от источника), на которых подробно излагались обязанности политработников и задачи ППР в разных видах боевых действий в различных условиях обстановки. «Политрабочие» во многом восстановили утраченные было позиции в многотрудном деле воспитания военнослужащих.

По сути произошел определенный откат к уставам 1953 г., усугубленный верностью делу коммунизма, к которому еще надеялись прийти, требуя воспитывать военнослужащих «в духе принципов морального кодекса строителя коммунизма» [11, с. 36]. Теперь даже элите воздушных бойцов – истребителям, чтобы «самостоятельно, в единоборстве с сильным противником, выполнить поставленную боевую задачу», требовалась «глубокая вера во всепобеждающую силу ленинских идей Коммунистической партии Советского Союза» [182, с. 11–12]. Примечательно, что это положение было помещено в первую главу, излагающую общие принципы применения истребителей.

Руководствуясь идеальными соображениями вроде «великих преимуществ социализма и коммунизма перед отживающей свой век капиталистической системой»[129], вдвойне неуместными в боевом уставе, потеряли то полезное, что было у предшественников. Обязанность командования постоянно общаться с подчиненными разделили с активом – коммунистами и комсомольцами, указав, что решение задач партполитработы достигается «личным примером командиров и начальников, коммунистов и комсомольцев, постоянным общением их с личным составом и оказанием на него непрерывного влияния, особенно в наиболее трудные моменты боя» [11, с. 38]. Таким образом, роль общения ограничилась обеспечением партполитработы; значение общения командиров для успешного решения всего комплекса боевых задач было потеряно. С этого момента можно отсчитывать падение социальной значимости речи в военной среде. Нельзя сказать, чтоб замполиты не умели говорить. Приказы военных советов фронтов и армий периода Великой Отечественной войны, издаваемые в поддержку приказов командования для разъяснения задач и мобилизации личного состава, представляли собой порой прекрасно риторически разработанные документы. Но вот беда – они исходили от «полуответственных работников», которых солдат очень редко видел рядом с собой на передовой, а значит, вследствие основного закона риторики, их высокопарные речения существенно обесценивались, сводясь в восприятии массы до официального краснобайства.

Командиры постепенно отучались по-суворовски вести «разговор с солдатами их языком», а не только командовать, а политработники привыкали подменять лозунг «делай как я» безответственным «делай, как я говорю», недаром аббревиатура ППР (партийно-политическая работа) в армейском фольклоре в смягченном варианте расшифровывалась как «посидели, поговорили, разошлись». В Афганистане общественная речь в ОКСВ замерла настолько, что армейские замполиты забыли вдохновлять войска красиво писанными приказами и за десять лет так и не удосужились изобрести что-либо в развитие официальных тезисов об исполнении интернационального долга и противодействии агрессивным планам Америки. В дальнейшем это привело к полной утрате голоса командным составом, что дорого обошлось армии, когда замполиты внезапно оказались упраздненными вслед с утратой КПСС своей руководящей и направляющей роли.

Авиационные уставы, к сожалению, существенно утратили боевитость, присущую БУ ВВС-53. Из их текстов исчезли строки, выделенные у предшественника жирным шрифтом. Конечно, кроме глубокой веры во всепобеждающую силу ленинских идей от летчика еще требовалось высокое летное мастерство, безупречное знание техники, отвага и бесстрашие, умение искусно применять различные тактические приемы, железное упорство в достижении поставленной цели, смелость и решительность, сочетавшиеся с точным расчетом и знанием своего дела. От командира еще требовали «обладать всеми качествами лучшего летчика-истребителя, иметь высокую тактическую подготовку»[130], но из списка качеств принимаемых им решений исчезли обоснованность и правильность, место которых заняли своевременность и быстрота.

На первое место среди условий преимущества в воздушном бою вышло количественное превосходство наших истребителей, оттеснив применение эффективных тактических приемов и высокую выучку летчиков на второй план. Суворовское «стремление воевать не числом, а уменьем»[131] было упомянуто только в качестве одного из непременных условий успеха боевых действий[132]. Хорошо, что не забыли вписать, что «действия истребителей в воздушном бою должны отличаться дерзостью» [182, с. 81]. Но почему-то далее скатились к сослагательному наклонению, в значительной степени обесценив предыдущее требование: «Смелое нападение на противника, имеющего превосходство в силах, парализует его волю и может вызвать панику среди экипажей. Дерзкие действия истребителей, как правило, обеспечивают им успех в бою с минимальными потерями, наоборот, нерешительность действий в бою приводит к утрате инициативы и грозит большими потерями» [182, с. 81]. Упоминать о возможных тяжелых потерях боевым документам и вовсе противопоказано.

В организационном плане в 1960-х годах окончательно закатилась звезда танковых войск, лишившихся своего боевого устава, круг компетенций которого был поглощен «Боевым уставом Сухопутных войск» (1964). Данный устав содержал в себе немало хорошего, был написан простым языком, неосложненными предложениями. Средняя длина фразы составляет примерно 22–24 слова, что облегчает восприятие смысла, например: «Для победы над врагом требуется, чтобы он (солдат. – С. З.) в совершенстве знал свое оружие и боевую технику, мастерски владел ими и применял в бою. Кроме того, каждый воин должен быть готов заменить при необходимости выбывшего из строя товарища, поэтому знание смежной воинской специальности является обязательным» [56, с. 14].

И все же ряд его положений производит впечатление некоторой легкости не только благодаря стилю. Вот как, например, трактует устав действия отделения в наступлении: «Преодолев заграждения, отделение при действиях в пешем порядке развертывается в цепь, стремительно приближается к противнику, забрасывает его гранатами и с криком «Ура» решительно атакует. Уничтожив противника огнем в упор, отделение, не задерживаясь, продвигается вперед» [56, с. 51]. Как все просто! И до рукопашной, заметим, не доходит. Просто какой-то расстрел врага на месте. Уж герой Сталинграда маршал В. И. Чуйков, утвердивший по должности главнокомандующего Сухопутными войсками этот устав, не мог не понимать, что противник отнюдь не жаждет покончить таким легким способом счеты с жизнью. Объяснить неуместную легковесность уставных суждений можно, на наш взгляд, только одним: воевать собирались с применением ядерного оружия. После нанесения ядерного удара атакующим действительно оставалось только избавить облученных, обожженных и ослепленных солдат противника от лишних мучений.

Подробно трактовал вопросы ведения ядерной войны и «Боевой устав