«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

за смелое решение являются основой действий всех командиров в бою. Упрека заслуживает не тот, кто в стремлении уничтожить врага не достиг свой цели, а тот, кто, боясь ответственности, проявил бездействие и не использовал в выгодный момент всех сил и средств для выполнения поставленной задачи» [129, с. 9–10]. Про тех, кто заслуживает упрека, понятно, взято из Полевого устава 1925 года. Но очень важно, что в ПУ-59 было предельно конкретно и доходчиво описано, что значит проявлять инициативу в бою. Причем – редкий случай! – инициатива совершенно правильно увязывалась с доминированием на поле боя, подавлением воли противника, навязыванием ему своих решений, а не просто поиском лучших способов исполнения замысла старшего начальника. Ясно, что даже такая ограниченная трактовка инициативы требует от командира сильного характера, умения рисковать и смелости, особенно если принять во внимание известную армейскую пословицу о наказуемости любой инициативы. Судя по всему, она появилась много позже 1959 года.

Закономерно, что ПУ-59 оценивал значение личного общения командира слово в слово так, как БУП-42 и ПУ-53.

Анализ уставов родов войск показывает, что в этот период политработников основательно ущемили. Тексты уставов стали много суше, лаконичнее и по-фронтовому деловитее. Например, БУП-59 жестко заявлял: «Цель боя – уничтожение врага. Верность военной присяге, непреклонная воля к победе, высокая политическая сознательность и отличная боевая выучка, твердая воинская дисциплина и боевая сплоченность всего личного состава являются важнейшими условиями достижения успеха в бою. Успех всегда на стороне того, кто смело и храбро ведет себя в бою, настойчиво проводит в жизнь принятое решение, проявляет инициативу и, не боясь взять на себя ответственность, добивается разгрома врага даже меньшими силами. Каждый солдат, сержант и офицер должен быть проникнут непоколебимой решимостью выполнить боевую задачу во что бы то ни стало, невзирая ни на какие трудности и даже угрозу самой жизни. Командир обязан внушить эту решимость своим подчиненным» [51, с. 7]. Заметны аллюзии к дореволюционным уставам и БУП-42.

«Боевой устав танковых войск» обязывал танкистов «проявлять в бою смелость, стойкость, разумную инициативу, находчивость и непреклонную волю к победе» [60, с. 8]. Эти же качества требовались и от их командиров, главное для которых заключалось в готовности принять смелое решение и с непреклонной решимостью осуществлять его, не смущаясь численным превосходством неприятеля. Подход, как видим, вполне традиционный для советских уставов, по принципу «смелость города берет». Смелость вообще, можно сказать, была ключевым словом в уставе танковых войск.

Из вторых глав «Боевого устава артиллерии» и «Боевого устава танковых войск», освещавших обязанности командира по управлению подразделениями, исчезает обязанность командира знать, каково политико-моральное состояние подчиненных. Полностью исчезают параграфы о воспитании в духе беспредельной преданности, вообще все, что касается воспитания, а также упоминания о необходимости личного общения командира с подчиненными.

Глава «Политическая работа в боевой обстановке» состоит всего из трех страниц, в отличие от БУА-53, где она занимала в три с лишним раза больше места. В первый же параграф, о том что непрерывная и целеустремленная политическая работа с личным составом является важнейшим условием достижения успеха в бою, была введена цитата Ленина: «…Где наиболее заботливо проводится политработа в войсках… там нет расхлябанности в армии, там лучше ее строй и дух, там больше побед» [9, с. 48]. Обращение и подчеркнутое внимание к ленинскому наследию после XX съезда, как известно, стало символом борьбы с культом личности.

Из всех уставов исчезают обязанности заместителей командиров по политической части. Предпринимается попытка преодолеть давно намечавшееся «разделение труда» между командирами и политработниками, предоставляя первым всю полноту ответственности за выполнение боевых и служебных задач, а вторым – заботу о личном составе. При всей внешней привлекательности идеи высвобождения рук командира и сосредоточения его на организации службы и боевой работы, такой подход, поскольку ответственность с единоначальника за личный состав, естественно, не снималась, приводил фактически к дублированию структуры управления и нерациональному раздуванию штатов офицерского состава. Необходимость постоянно доказывать свою полезность и незаменимость, соединенная с избытком свободного времени и твердой уверенностью в поддержке партийной организации, а при Сталине еще и могущественных «органов», превращали некоторых замполитов в нештатных пристрастных наблюдателей за действиями командования, что прекрасно описано в романе В. Гроссмана. Поэтому в уставах 1959 года решительно заявлялось, что «командиры подразделений обязаны лично повседневно заниматься политическим и воинским воспитанием подчиненных, опираясь в своей деятельности на партийные и комсомольские организации» [9, с. 49]. Таким образом, была предпринята великая попытка освободить командиров и подчиненный им личный состав от средостения политических работников, т. е. вернуться к традициям русской армии с ролью командиров, выраженной в бессмертном лермонтовском определении: «Слуга царю, отец солдатам».

Устои, конечно, никто ниспровергать не собирался. Командиру батареи, например, все так же полагалось «лично и через командиров взводов и орудий, коммунистов и комсомольцев проводить работу по воспитанию подчиненных в духе беспредельной любви и преданности социалистической Родине, Коммунистической партии и Советскому правительству, в духе и верности военной присяге и Знамени части, беспрекословного повиновения начальникам и точного выполнения их приказов и распоряжений, постоянной готовности в любых условиях и любой ценой защищать интересы Советского Союза» [19, с. 49]. И далее – в духе уставов 1953 года. Добавился только совершенно немыслимый пункт, обязывавший комбата «принимать меры к установлению и поддержанию правильных взаимоотношений личного состава с местным населением, к сохранению исторических и культурных ценностей, находящихся в районе боевых действий батареи» [9, с. 51]. Это же касалось и командира танковой роты. Здесь, как представляется, был учтен опыт уличных боев в Будапеште в ходе подавления Венгерского восстания 1956 года. Не этим ли событием навеяно и практическое исчезновение из текста устава слова «победа», которое заменяет «разгром» противника и «достижение успеха в бою», недостатка, который по преемственности будет воспроизводиться в текстах многих последующих боевых уставов.

Мудрее всех, как всегда, поступили моряки. «Корабельный устав Военно-Морского Флота Союза ССР» (1959) хоть и вобрал в себя новые веяния, вписав, что командиры обязаны лично заниматься воспитанием подчиненных, опираясь на партийные и комсомольские организации, но сохранили в полном объеме и обязанности заместителей командиров соединения и корабля по политической части. Адмирал С. Ю. Горшков, утвердивший этот устав, смотрел дальше прочих главнокомандующих, чему, судя по всему, и был обязан необычайному «долголетию» на посту главнокомандующего советским ВМФ.

КУ-59 стал первым советским послевоенным военно-морским уставом, не содержавшим самостоятельной части «Боевая служба корабля». Отныне в Корабельном уставе начали излагаться только вопросы боевой подготовки и общие обязанности командира корабля в бою. Прочие разделы, касающиеся боевой службы, сосредоточились в боевых уставах ВМФ.

Смещение в 1964 г. Н.