«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

от обороны, официально принятый и документально закрепленный, лучше всего убивает в армии дух воинственный, который питает военное мышление командования и стремление сражаться войск. Военный никогда не должен ощущать себя жертвой агрессии – только охотником, навязывающим врагу свою волю, владеющим с первой секунды боя инициативой и твердо направляющим дело к победе.

Именно так трактует инициативу американский устав FM 3–0 – как навязывание своей воли противнику, ограничение его свободы решений и действий, постоянное доминирование над ним не только на поле боя, но и на подходе к нему. Американцы категоричны: «Во-первых, добиться успеха можно только за счет ведения наступательных действий. Во-вторых, начинать боевые действия необходимо на наших условиях – по времени, месту и способам применения вооруженных сил, а не по намерениям противника. Мы должны решительно добиваться успеха… Инициатива в ходе сражения или операции должна быть направлена на то, чтобы лишить противника возможности выбора вариантов действий или значительно ограничить их количество» [130, с. 10, 83].

И здесь бы нам поучиться, ибо мы, в отличие от американцев, в уставном порядке предписывая всем военнослужащим проявлять инициативу, к тому же обязательно разумную, фактически сужаем поле их боевой деятельности поиском лучших способов исполнения замысла старшего начальника, не более. Слов нет, и это важно, но неизмеримо важнее, чтобы каждый солдат и офицер стремился навязать свою инициативу врагу, всеми силами подавить его волю, превзойти его мышление. Даже если на первых порах подчиненный в своей инициативе и перейдет границы «разумного» с точки зрения начальника, то что ж, он имеет право на ошибку, тем более что эффект этой ошибки с точки зрения подавления противника агрессивной напористостью может превзойди дивиденды от разумного сидения на месте в ожидании приказа. А то у нас с инициативой подчиненных получается как в сказках «1001 ночи»: «Наступило утро, и Шахерезада прекратила дозволенные речи». Такие подчиненные удобны в мирное время, но военное требует совсем других, «отчаянных и злых», а не послушных середнячков, привычно берущих под козырек при каждом слове начальника.

Разумна ли была «инициатива» командира Козловского мушкетерского полка Ивана Бибикова, украсившего в 1795 г. налобники гренадер собственным вензелем, вместо вензеля императрицы? Но это не мешало ему геройствовать, – получив рану при штурме Праги, оставаться в строю «до одержания победы»; недаром именно его выбрал А. В. Суворов, чтобы отвезти П. А. Румянцеву реляцию о выигранном сражении. Известная поговорка «наши недостатки суть продолжение наших достоинств» как нельзя лучше подходит к этому случаю. Ивану Бибикову повезло – тогда еще не вышли известные правила о солдатской осанке и благопристойности воина, а фельдмаршал был, очевидно, с ними незнаком или не ставил их ни во что.

И где, собственно, пролегает граница между разумной и неразумной инициативой? Не в субъективном ли мнении начальника? В книге А. А. Свечина «Искусство вождения полка» упоминается эпизод Первой мировой войны, когда в 1915 году наступающие русские войска разгромили немецкий полк и захватили его артиллерию. «Прапорщик К. был избран мной (для награждения знаком ордена св. Георгия. – С. З.) на том основании, что он первым оказался у немецких орудий и был естественный кандидат на высшую награду, – пишет А. А. Свечин. – Если бы я лучше разбирался в людях (курсив мой. – С. З.) и более основательно изучил полк, я конечно воздержался бы от того, чтобы выдвигать К. в главные герои. Его партизанские тенденции, нежелание действовать регулярно, под командой непосредственного начальника, были неисправимы. Первое, что сделал этот младший офицер I батальона, когда его рота углубилась в лес, это отбился в сторону – не случайно, а с дюжиной спевшихся с ним полуразведчиков-полупартизан. Эта группа, избегая столкновения с немцами, перебралась на северную опушку леса, увидела в стороне немецкую цепь – около взвода – перестреливавшуюся с нами, и открыла огонь ей во фланг. Немцы бежали, группа К. бежала наравне с ними, в 200 шагах сбоку, – настоящее параллельное преследование, очень стеснявшее немцев. Немцы не имели возможности остановиться, не допустив К. еще дальше им в тыл. В этом беге немецкий взвод понес тяжелые потери, задохся и расстроился. Вправо от К. оказались отступающие немецкие батареи. Он открыл по ним огонь, стреляли помимо него и еще 2–3 кучки из состава I батальона и 9-я рота, но когда немцы бросили орудия, К. оказался первым у немецких орудий» [139, с. 73].

Это свидетельство сникавшего известность своими теоретическими трудами офицера поистине парадоксально. Успех боя был обеспечен небольшой группой стрелков, возглавляемой прапорщиком, продемонстрировавшим незаурядную храбрость, тактическое мастерство, соединенное с широкой личной инициативой. Тем не менее, командир ставит ему в вину именно проявление инициативы, нежелание действовать по плану начальства, придерживаться уставом и приказом предписанных действий. Догматизм и предвзятость мешают А. А. Свечину правильно учесть присущие прапорщику К. сильные стороны и, возможно, сопряженные с ними слабости, чтобы реально оценить боевые возможности и заслуги офицера. В итоге, прапорщик К. не подходит под имеющийся у командира образ героя, а значит, он не достоин и высокой награды, несмотря на то, что его подвиг полностью соответствует статуту ордена.

Прапорщику К. повезло меньше Ивана Бибикова. Осанка его явно подвела. Командиру полка, взращенному на понятиях благопристойности, инициатива К. не понравилась, хотя, судя по всему, офицер тот был отлично храбрый и дело свое знающий. Пытаясь сначала создать образ героя без страха и упрека, а затем заставить соответствовать ему своих подчиненных, обычно получают убежденных противников военной муштры, испытывающих стойкое отвращение при одном упоминании о военной службе, не стремящихся проявлять не только «разумную», но и какую-либо другую инициативу.

Долголетнее, в соответствии с принципом разумной инициативы, выращивание в армии «мирны́х главнокомандующих», помноженное на плоды нашей перестройки в военном деле (которой также нашлось место на страницах БУСВ-89), привело к серьезному падению качества военного мышления советского командования. Индикатором этого процесса может служить текст устава. О логических ошибках, стилистических и грамматических его недочетах, перекочевавших по принципу преемственности в уставы Российской армии, мы будем говорить далее. Пока же остановимся на содержательной слабости некоторых его положений.

Во исполнение воли политиков военные поспешили угодливо признать оборону и наступление основными видами боя, хотя прежде к основным относилось только наступление (БУСВ-82). Забегая вперед, заметим, что более чем спорная трактовка БУСВ-89 перейдет и в российские боевые уставы. Далее, видимо, ощущая ненадежность своей позиции, творцы устава поспешили подкрепить ее туманным соображением, что «любая оборона содержит в себе элементы наступления, а наступление – элементы обороны» [55, с. 19]. Суворовское кредо: «…вообразительные в мнениях слова служат бабам, кои боятся с печи слезть,