Доброволец / Как я провел лето - Александр Васильевич Архипов

время. Но забыл его уже через десять шагов с Серым на плече, провалившись в яму по самую грудь. Ему казалось, что так он шёл очень долго. Проваливаясь и выбираясь из ям и небольших омутов, рыгая после этого чёрно-зелёной зловонной субстанцией. Когда было возможно, забрасывал раненого на небольшие островки из сухого камыша, тряс за плечи и бил по морде Серого, чтобы убедиться, что тот ещё жив.

– Серый! Серый, падла! Мент, глаза открыл! Открыл, я сказ… О! Вот так. И не закрывай! – орал Немец, раздирая своими грязными вонючими пальцами упрямо закрывающиеся глаза Серого. – Домой идём. Домой… Я т-тебя донесу… Слышишь? Попробуй мне только…

Шиллер уже слышал звук реки на перекате и, раздвигая плотную стену камыша низко опущенной головой, упрямо шёл вперёд, крепко держа за плечи висевшего у него на спине Серого. Он чувствовал, что силы оставляют его, и тогда студент столичного театрального института останавливался и громко, в голос, совсем неартистично матерился, вспоминая всех известных миру сволочей и подонков, начиная с Гитлера и заканчивая Цымбалюком и Зеленским. Его яростный матерный бубнёж и услышала разведгруппа отдельного казачьего батальона, вышедшая им навстречу.

Живой

На чистую воду вышли уже через десять минут. По сигналу старшего разведгруппы с левого берега дружно ударила миномётная батарея, отсекая преследователей от русла реки. Хлёстко и точно заработала мощная пушка «Буратино», стрельбу которого наводил квадрокоптер. Серого несли на руках двое крепких парней. Тот даже пару раз приходил в себя, стараясь найти глазами Немца. Потом притянул к себе голову несущего его бойца и прохрипел:

– Немец… Немец где?

– Немец? Немцев в сорок пятом похерячили, братан, – уверенно успокоил Серого боец.

– Ты не поня… – простонал Серый и потерял сознание.

Предложили помощь и Немцу, но тот только мотал головой и смотрел на часы, пытаясь вспомнить, зачем он запоминал время. Шёл последним, тяжело вытаскивая ноги из илистого дна, хватаясь за острые стебли камыша, чтобы не потерять равновесие. Неожиданно вспомнил, зачем запоминал время. Попытался догнать парней, несущих Серого, но сил не хватило.

– Жгут на ноге Серому… обязательно… Ослабить… через двадцать минут. Менту ногу обязательно… Ты понял меня, братан? – заглядывая в лицо разведчику, спрашивал Шиллер и, пошатываясь, шёл вперёд.

– Через десять минут будем на нашем берегу. Там врач, разберутся, – пробовали успокоить Немца казачки. – У тебя кровь, братишка. Зацепило, давай перевяжемся.

Но тот упрямо мотал головой и отмахивался, кивая в сторону Серого:

– Это не моя… Ментовская! Левую стопу что-то ломит, наверное, ботинок потерял.

На другом берегу, маскируясь в лесопосадке, их ждал БТР, переоборудованный под санитарную перевозку, и УАЗ «Патриот», обвешанный снаружи и внутри потрёпанными измочаленными бронежилетами. В этот день на линию соприкосновения «контрабандным» путём привезли корреспондентов нескольких ТВ-каналов. Настороженные мужики с кинокамерами, одетые в ещё ни разу не стиранную камуфляжную форму из военторга, и не к месту размалёванные девчонки с микрофонами, наряженные в новенькие кевларовые каски и броники, засуетились вокруг пахнущих болотом казачков. Те, понятное дело, натянули «балаклавы» по самые глаза и отвечали коротко, поглядывая в сторону командира. Молодые, здоровые, бородатые. А кому интересно снимать, как санитары срезают ножницами и ножами, пропитанную кровью и вонючей жижей одежду на израненном, чёрном от болотной грязи Сером? Да и что он скажет? А ничего он не скажет. Без сознания мужик. Правда, один пожилой дядька с камерой оттащил своего молодого коллегу от старшего группы разведчиков и, показав на Немца, сказал:

– Смотри, какой типаж! Весь в пулемётных лентах! Как матрос Железняк. Грязный, сволочь! А глаза… глаза какие. Фашист, чистый фашист. Персонаж! И главное – ни капли страха в глазах. А ведь пленный! Вон, на правом рукаве флажок украинский с волчьей мордой…

– Ну сними… Только близко не подходи к нему. И правда, взгляд психический какой-то, – посоветовал молодой продюсер, так и не вспомнив, кто такой матрос Железняк.

В санчасть Немец ехать всячески отказывался, сказав, что порезы от камыша он и сам зелёнкой зальёт. Но настырный военврач с хронически уставшим лицом, оценил его общее физическое состояние. Да и то, как Немец подпрыгивал и шатался при ходьбе, стараясь не наступать на левую ногу, вызывало обоснованное подозрение в серьёзной травме. Доктор по-отечески приобнял Артёма за подрагивающие от напряжения и усталости плечи, подвёл к люку санитарного БТР и, легонько подтолкнув, сказал:

– Дурак! Выспишься хоть, помоешься… на медсестричек посмотришь. Член когда в последний раз вставал? Давай, сынок, не кобенься. Кстати, а что это у нас под правой лопаткой? Ну-ка, ну-ка…

– Знаю… это не моя кровь, – попробовал отмахнуться Немец, но тут же почувствовал острую боль от жёстких пальцев военврача, просунувшего свою руку ему под бронежилет. – Чувствуешь железку… Чувствуешь? И я чувствую. Вот он… осколок. Под мышку залетел и в правой большой круглой мышце застрял, сволочь, – закатив глаза, радовался находке майор медицинской службы.

После обезболивающего укола, расслабившись на жёстком узком лежаке в «брюхе» санитарного БТР, Немец уснул. Он проспал всю дорогу, пока не приехали в расположение полевого госпиталя мотострелковой бригады. Их с Серым встречали возле «приёмного отделения» Камаз и Вера. Прапорщик, морщась от боли, ощупывал свою перемотанную бинтами большую узкоглазую голову, а вокруг него прыгал на одной ноге Вера, пытаясь увернуться от назойливого санитара. Их встречу «трогательной» назвать можно было бы с натяжкой, но внимание парни в свежепропитанных кровью бинтах привлекали. Со стороны, наверное, было странно наблюдать, как трое взрослых покалеченных мужиков, спотыкаясь и постанывая, тыкались друг в друга лбами, стоя у медицинской каталки, на которой лежал такой же четвёртый. Предметного разговора не было. Просто нужно было выговориться. Так… мололи всякую ерунду:

– Пацаны, а уши заново не вырастают? Щиплет, блин… – осторожно трогая бинт в районе обрезанного уха, постанывал Серый. – Немец, а ты чего за мной припёрся? Представляете? Оборачиваюсь, стоит…

– Витьку-ушастика осколком мины серьёзно зацепило, когда выходили. Надо бы присмотреть за парнем, чтобы не обижали. Вера этого хохла с километр на себе пёр. А сам с дырявой-то ногой… – качал подрагивающей перебинтованной головой Камаз.

– Я понял, почему меня тот укроп на болоте сразу не грохнул. Он меня перепутал, сука… Я куртку забыл снять. Иду через камыши… весь та… такой морской пехотинец. Они меня за своего приняли, – криво улыбнулся Немец, сдирая с правого рукава эмблему украинского флага с оскаленной волчьей мордой. – А ты, мент, будешь трындеть – в следующий раз сам будешь выбираться.

– А у меня в голове как будто что-то поскрипывает. И тяжелей вроде стала… Будто чё-то там лишнее. Боюсь, долбить