Над облаками - Владимир Викторович Мороз

уехали, увозя с собой несколько пойманных красноармейцев, он выбрался и, отряхиваясь от песка, мысленно поблагодарил командира взвода Луценко, который заставлял десантников вырабатывать привычку в любой ситуации примечать возможное укрытие и часто проводил с ними занятия по маскировке.

К концу сентября бои в районе окружения практически закончились. В районах Прилук, Пирятина, Лубен, Оржицы была уничтожена большая часть Юго-Западного фронта. Прикрывавшая общий отход 37-я армия, разделенная на несколько частей, полностью пала в районе Барышевки, под Березанью, не отойдя даже трех десятков километров от Борисполя. Пробиться на восток удалось совсем немногим. Командующий армией генерал Власов вместе со штабной поварихой вышел из окружения только через месяц.

Празднующие успех немцы отчитались, что только в плен попало более 600 тысяч солдат и офицеров противника, захвачено несколько тысяч орудий и минометов, десятки тысяч винтовок и пулеметов, 84 танка.

Для Красной армии это была настоящая катастрофа, не имевшая аналогов за весь период войны. Юго-Западный фронт пришлось создавать заново, в спешке перебрасывая сюда новые части со всей страны.

Между тем, окончательно обезопасив себя от фланговой угрозы, танковая армия Гудериана повернула на север, готовясь к дальнейшему беспрепятственному наступлению на Москву. Оставалось только разделаться с собранными к этому времени под Вязьмой советскими войсками.

Возле Оржицы всё было изрыто воронками, было видно, что здесь шли серьезные бои. Черные застывшие танки, опрокинутые раздавленные орудия всё еще находились на полях. Смрадный запах сотен разлагающихся тел, гарь пожарищ витали в воздухе, дополняя мрачную картину смерти. На огромном поле возле села стояли сотни брошенных машин, возле которых сновали советские военнопленные, собирающие для немцев огромные трофеи. Лежа на днёвке в зарослях подсолнечника, Иван целый день наблюдал за ними. Как и тех, идущих на запад, этих пленных почти никто не охранял. И тем не менее попытки сбежать или обезоружить охранников не было. Люди спокойно бродили среди грузовиков, а к вечеру по команде построились в колонну и пошли в расположенный недалеко лагерь.

Поздно ночью, добравшись до реки, Иван из тростника смастерил небольшой плотик, обвязав стебли ремнем. Затем разделся догола, сложил сверху одежду, оружие и вошел в обжигающую осеннюю воду, едва не наступив на покойника, мертвое лицо которого белело возле сломанного камыша. На другом берегу быстро оделся, стуча зубами от холода. После этого пошел по дамбе, но вскоре едва не напоролся на вражеский пост, стоящий около деревянного моста. Пришлось спускаться и обходить его по самому краю пойменного болота. В результате, вымокнув и едва не потеряв винтовку, солдат через час выбрался на сушу. Продвигаясь вперед и стараясь держаться около воды, он только с рассветом понял, что ходит по кругу, оказавшись на большом острове. Времени, чтобы незамеченным переправиться на дальний берег, в сторону небольшого села, не было, и Иван решил дождаться следующей ночи, а пока, как обычно, спрятаться, мало ли что здесь будет происходить днем.

– Стой! Кто идет? – неожиданно совсем рядом раздался голос. Иван вздрогнул, испугавшись, затем рывком нырнул в заросли, срывая с плеча винтовку.

– Ванька, ты дурак, что ли? – Перед изумленным воином показалась невысокая полноватая фигура Сашки Полещука.

– Ты? Откуда??? – Удивлению не было предела. Произошедшее казалось невероятным, чтобы вот здесь, в проклятом и забытом богом месте, среди болот встретить боевого товарища, с которым еще недавно воевали бок о бок.

Обнявшись, друзья отошли в камыши, где у Сашки была подготовлена яма, в которой он прятался от немецких облав.

– Днем из села немцы приезжают, на лугу в копнах сена шерудят штыками. Это как ловушка. Туда ночевать наши солдатики приходят, вот гансы их и вылавливают. Я обычно под утро хожу, предупреждаю. Да народ особо не слушает. Уставшие, замерзшие, голодные – им бы хоть вздремнуть немного. Вот и попадаются. А сюда фрицы не доходят, не царское дело по камышам прыгать. Мало ли, можно и пулю схлопотать.

Расспросив Ивана о последних днях, Сашка поведал свою историю. После боев под Черниговым, когда остатки батальона вначале отступили к Нежину, а затем продолжили отходить на Прилуки и Пирятин, он отстал от подразделения. Дальше шел один, как многие тысячи таких же бедолаг.

– Никого из наших не осталось, – тяжело вздохнул Полещук. – Солоп погиб, большая часть офицеров тоже. Куда и с кем идти, непонятно. Прибились к какой-то стрелковой роте 21-й армии. На следующий день во время марша налетели немецкие самолеты, устроили кровавый дождь. Меня малость оглушило, когда оклемался, вокруг уже никого не было, только мертвые. Пошел на Прилуки, там настоящий ад творится, войск наших немерено, переправы немцами захвачены, пробиться не получается. Пришлось обходить. В Лубнах тоже фашисты, думал, ближе к Днепру подойду и вдоль берега просочусь. Так сюда и дотопал. А здесь в такую же заваруху попал, как и под Прилуками. К тому же болота кругом, скорее утонешь, чем перелезешь.

– А Гришка как? Жив?

– Не знаю, после Нежина его не встречал.

– Может, всё-таки не к Федьке ушел, на облака, – горестно качнул головой Иван. – Если живой, то выкарабкается, он жилистый.

– Я когда сюда, под Оржицу, попал, – Сашка потер затылок, отгоняя комара, – какой-то полковник меня за пулемет посадил, чтобы по своим стрелял. Говорит, как только кто-то к воде подойдет, не жалей, открывай огонь. А не будешь – лично тебя расстреляю как пособника трусов и дезертиров. Вот ты бы смог стрелять по своим? Их здесь тысячи были! Полковник тот всё бегал, пинками людей в окопы гнал, матерился сильно. На окраине села целый день бой шел, а я в тылу в качестве пулеметчика загрядотряда стоял, чтобы не сбегали.

Сашка вытащил флягу, отхлебнул воды, затем продолжил:

– Вначале еще наши самолеты летали туда-сюда, говорят, тыловиков вывозили. Потом немцы совсем близко подошли, стали взлетку обстреливать, последний самолет едва смог подняться. Заперли нас около реки знатно, не вырваться. Спереди фашисты, сзади за рекой болото, за ним тоже немецкие танки. Наши бойцы прямо под огнем мост отстроили, надеялись, что прорвемся по дамбе. Первыми кавалеристы ушли, пробили путь. Потом нашу колонну сформировали. Но гансы к этому времени снова дорогу перерезали, и мы под сильный обстрел попали. Убитых и пленных много было. Я уж думал всё, хана мне, в воду бросился и поплыл в сторону. До сих пор не верю, что спастись удалось. Вымок, замерз, еще и сапоги потерял. Ногу так судорога свела, выл от боли. Еле выкарабкался, значит, еще поживу маленько. Сапоги на острове с мертвого красноармейца снял. Ему всё равно, а мне пригодятся.

– Ох, – Иван сглотнул, – такие колонны ведут на запад,