Над облаками - Владимир Викторович Мороз

с конца июня воюем. Столько прошли и до сих пор живы. Это всё не зря! Видимо, на небе решили, что должны за погибших друзей отомстить. Не раскисай! Рано сдаваться. Выбрось глупые мысли из головы и пошли, некогда рассиживаться.

– Не зря? Да солдатская жизнь сейчас дешевле гнилого патрона! Я видел, как бегут жирные генералы, оставляя раненых на смерть, как расстреливают струсивших, кто не хотел безоружным лечь под гусеницу танка. Здесь, в болотах, остались тысячи бойцов. Они чем хуже тех, кто улетел на последних самолетах? Нас просто предали! А теперь ты предлагаешь мне возвращаться к тем, кто это сделал! Для чего? Чтобы помереть, в очередной раз спасая их шкуры?

– Саша, прекрати истерить, как институтка после экзамена, – вспомнил Иван выражение комбата. – Ты воюешь не за генералов с комиссарами, а за свою землю.

– Какая ж она моя? Теперь это государственное или колхозное имущество. У моего отца небольшое поле было выкуплено, полжизни на него копил. Помню, мама рассказывала, как он радовался, когда документы оформил. Перед самой революцией это было. Родители там пшеницу сажали. В начале тридцатых надел забрал колхоз, а батю объявили кулаком и отправили в ссылку. И никто не вспомнил, что он на этом поле с утра до вечера горбатился, каждый колосок собственными руками растил. А мне из-за того, что кулацкий сын, проходу не давали, по просьбе матери пришлось от бати перед всей школой отказаться. С тех пор пишу в анкете, что отца не знал.

– И у нас участок колхозу отошел, – пожал плечами Иван, – ничего, вместе легче хозяйство вести. У нас страна рабочих и крестьян, как говорил комиссар. От каждого по способности, каждому по труду. По-другому не выжить.

– Поэтому и не хочу больше воевать, способности закончились.

– Хорошо, не хочешь землю защищать, воюй за маму, за семью, за деда с бабкой. Сам же видишь, какая тьма накрывает. Кто родных защитит, если не мы? А всё остальное мелочи, нечего обиды таить.

Иван снял винтовку и поставил ее на землю, ощущая, как стало затекать плечо. Сашка же этот жест воспринял по-своему, рывком взяв свое оружие наперевес.

– Ваня, не посмотрю, что ты мой друг, застрелю. Не надо мне мешать.

– Сашка, ты чего? – Иван сглотнул, понимая, что тот не шутит.

– И не Сашка я, а Сашко! – Полещук сделал несколько шагов назад, не спуская с Ивана глаз. Затем, поняв, что тот не будет стрелять, повернулся и быстро скрылся в зарослях тростника, направляясь к мосту.

После его ухода Иван сел на землю и долго смотрел вслед, надеясь, что товарищ передумает и вернется. Он понимал, что тот устал, выдохся, насмотрелся ужасов, испугался неопределенности последних недель, окончательно потерялся в войне. Но ведь есть же и другие понятия: дружба, верность, присяга в конце концов. Нужно выдержать, преодолеть себя, избавиться от страхов, вернуться к реальной жизни. Да, геройство и подлость всегда ходят рядом. И только сам человек решает, к какой стороне примкнуть.

«Не надо было здесь засиживаться, – корил себя Иван из-за Сашки, – в дороге глупые мысли не успевают в голову лезть».

Уже в темноте он перешел мост и направился в сторону села, чтобы, пройдя через него, уйти на север, к густым лесам Полтавщины.

…Помыкавшись без работы, перебиваясь случайными заработками, Сашка Полещук, не желая сидеть на шее матери, перебрался в Киев. Там он вскоре вступил в 18-й украинский полицейский батальон, большую часть которого составляли бывшие солдаты и офицеры Красной армии. В начале сорок второго года батальон перебросили в Белоруссию, где он принимал активное участие в карательных операциях, сжигая и расстреливая сотни людей. Позабыв про совесть и честь, Сашка лежал возле пулемета, убивая выбегающих из горящего сарая жителей деревни Хатынь. Потом, хлебнув самогона, хвастался новым приятелям своим парашютным прошлым, заглушая алкоголем воспоминание о том, что уничтоженная деревня была родиной Федора, который ценой своей жизни спас Сашку от гибели.

В 1944 году, после отступления из Белоруссии, батальон отправили во Францию, где полицаи, понимая, что нацизм вот-вот падет, перебили своих немецких кураторов и влились в ряды Сопротивления, повернув оружие против бывших хозяев. Вернувшись после войны в СССР, Полещук получил срок за пособничество нацистам, утаив факт пребывания в карателях. Отсидев три года в лагерях, вышел по амнистии. После этого трудился в одном из колхозов на Житомирщине, вскоре став начальником элеватора. Выйдя на пенсию уважаемым человеком, на 9 Мая обязательно посещал местную школу, где с удовольствием рассказывал пионерам сказки о своей героической борьбе с фашизмом. Второй раз Полещука арестовали в середине восьмидесятых, когда в Минске шел судебный процесс над Мелешко – бывшим командиром взвода карательного батальона, случайно оказавшимся в поле зрения КГБ. Тот, стараясь выгородить себя, с охотой сдавал бывших сослуживцев. После громких разбирательств, прижатый к стене многочисленными томами с уликами и свидетельскими показаниями, Полещук получил тюремный срок. До освобождения каратель не дожил – сокамерники, узнав о темном прошлом старика, избили его до смерти. А вскоре власти новой Украины объявили подобных «полещуков» героями, почему-то решив, что смерть детей и женщин, невинно погибших от рук убийц, была частью борьбы за независимость собственной страны.

Глава 14

– Стоять! – раздался голос, и Иван, заросший, грязный, измученный бессонными ночами и голодом, замер. От зерен кукурузы и картошки, которой питался всё это время, часто болел живот, добавляя страданий. Заходить в села и выпрашивать хлеб он боялся, видя издалека, как вольготно бродят по улицам вооруженные люди с белыми повязками на рукавах – полицаи. Чувство опасности постепенно притупилось, заглушенное усталостью, недосыпом, болью. Поэтому, услышав окрик, желания упасть, откатиться в сторону и принять бой не возникло. Вместо этого Иван просто остановился, поправил автомат, который подобрал несколько дней назад на месте ранее произошедшего боя. Не спеша, глазами, принялся разыскивать источник шума.

Хрустнула ветка, и из кустов вышел вооруженный человек в черном бушлате.

– Оружие на землю, а сам два шага назад, – скомандовал он.

Таким образом, через две недели одиночных скитаний, Иван оказался в отряде бывшего командира 109-го артиллерийского зенитного дивизиона Пинской военной флотилии капитан-лейтенанта Гальченко Ивана Федоровича.

Сформированный из моряков дивизиона, а также примкнувших к ним солдат других частей, отряд насчитывал около трех сотен человек. Благодаря командиру это был единый организм, слаженный, четкий, как часы, направленный на достижение единой цели: выхода к своим. Понимая, что такая большая группа обязательно привлечет повышенное внимание со стороны врага, Гальченко постоянно импровизировал, меняя маршруты и направления, стараясь обходить большие деревни