Над облаками - Владимир Викторович Мороз

Под утро взвод немцев по следам вышел на лагерь отдыхающего в лесу отряда. Пользуясь сумерками, враги окружили красноармейцев, потихоньку подходя поближе. Однако полусонный часовой, заметив крадущиеся фигуры, успел поднять тревогу.

Большая часть оружия была сложенна в центре поляны, куда рванули бойцы, подставляя себя под пули противника. Иван, привыкший держать автомат рядом, оказался одним из немногих, кто выстрелами стал отгонять незваных гостей. Ведя огонь по засевшему за большой березой фашисту, он внезапно почувствовал сильный толчок в бок. Обернувшись, увидел испуганную Полину, которая, держа в руках маленький пистолет, указывала им в сторону. А там, буквально в трех метрах от Ивана, стоял огромный гитлеровец, в азарте поливающий свинцом мечущихся по лагерю людей. Солдат развернулся и тут же выпустил ему в грудь короткую очередь. Тело врага рухнуло на землю. Девушка схватила его оружие, помогая отбивать нападение. Вскоре послышались громкие команды, и гитлеровцы отступили, в этом бою они явно переоценили свои силы, рассчитывая легко справиться с красноармейцами, как это уже бывало не раз.

Собрав отряд, Гальченко быстрым маршем повел его дальше, пока к фашистам не подоспела помощь.

Почти через полтора месяца скитаний, поздно ночью, услышали еле доносящиеся звуки далекой канонады.

– Скоро линия фронта, – Гальченко улыбнулся уголками губ. Он прекрасно понимал, что впереди их ждал последний рывок, к которому отряд был не готов. Холод, голод, усталость, словно каменные жернова, продолжали перемалывать оставшиеся силы.

В середине дня, пробираясь по лесным дорогам, отряд вышел к небольшой деревне, уютно расположившейся на краю широкого поля. По сообщению дозорных, немцев в ней не было.

– Товарищ капитан-лейтенант, – обратился к Гальченко один из офицеров, – может, остановимся здесь, хоть переночуем в человеческих условиях? Больных много, кашляют, а нам скоро через передовую пробираться.

Зайдя в деревню, Гальченко приказал выставить посты на окраинах. Его бойцы прошлись по домам, собирая сельчан на небольшую площадь около бывшего сельсовета, над которым сейчас трепыхался флаг со свастикой.

После короткого митинга, где командир отряда запретил жителям покидать деревню, красноармейцы разошлись по избам, устраиваться на ночь. Сельчане пообещали поделиться продуктами и не оставить бойцов голодными, хотя у самих положение было не самое легкое. Об этом Гальченко узнал чуть позже, когда в дом, в котором он устроился, пришла группа крестьян. Сняв шапки, они принялись умолять красного командира избавить деревню от сельского старосты.

– Председателем колхоза до войны работал. – Худой бородатый мужчина с седой головой мял в руках заячий треух. – А как немцы пришли, в старосты подался. И при советской-то власти лютовал, заставлял план выполнять, а сейчас вообще три шкуры дерет. Земли-то у нас не шибко плодородные, много урожая не собрать. Так он последнее отнимает. Ты уж поспособствуй, мил человек, боимся, что до весны не протянем с такими поборами.

Выслушав ходоков, Гальченко вызвал двух автоматчиков, и вскоре найденный прячущимся в сарае староста был посажен под замок. Для Ивана Федоровича это не было таким уж необычным делом. По дороге иногда приходилось казнить людей, вступивших на коварную тропинку предательства. Для одних это был способ выжить, для других – поквитаться с властью, третьи просто хотели реализовать свои садистские потребности за счет оккупантов. Присутствие в отряде двух прокуроров из разбитых советских дивизий вносило в импровизированные суды элемент законности и правопорядка.

С рассветом, когда солнце поднялось над кронами покрытых инеем деревьев, Гальченко объявил деревенский сбор. Топчущиеся возле сельсовета жители, тихо перешептываясь, наблюдали, как один из красноармейцев перебросил веревку через толстую ветку старой березы и принялся готовить петлю. Рядом в неподвижном строю застыл отряд. В это время привели старосту, коротавшего ночь в холодном амбаре. Он шел медленно, затравленно глядя по сторонам и согревая дыханием окоченевшие руки.

– Так тебе и надо, – зашумела толпа, встречая арестованного, – будешь знать, ирод, как над народом издеваться. Гореть тебе в аду!

– Тихо! – поднял руку человек с петлицами прокурора, успокаивая присутствующих. Подождав, он громким поставленным голосом, чеканя каждое слово, принялся читать приговор, согласно которому староста, вступивший на путь сотрудничества с оккупационным режимом, приговаривался к смертной казни. Арестованному связали руки за спиной, заставили подняться на колодку и накинули петлю. В этот самый момент с жутким плачем из толпы вырвалась женщина, державшая на руках завернутого в одеяло младенца. С воем она бросилась на колени и, рыдая, принялась умолять Гальченко пощадить мужа. Тот постоял, не зная, что делать, окинул взглядом притихших крестьян, большинство из которых было в лаптях, несмотря на холод. Некоторые мелко крестились, бабы тихонько вытирали слезы, жалея человека, которого совсем недавно проклинали. Выдержав паузу, капитан махнул рукой, останавливая казнь. Взяв со старосты слово, что тот перестанет служить немцам, он отправил его домой. После этого вперед вышел комиссар отряда, который рассказал о гуманности советского народа и поклялся: если дойдут слухи, что староста не изменился, то он вернется и лично вздернет преступника.

Распустив селян, Гальченко, под удивленные взгляды своих бойцов, приказал им готовиться к выдвижению. Нужно было идти дальше, догонять фронт, звуки которого вновь заглохли.

– Ваня, что там произошло? – допытывалась в дороге Полина. – Ты ж вчера с капитаном куда-то ходил. Я у него спрашивала – молчит, как воды в рот набрал. Не верю, чтобы он старосту пожалел и на плач его жены купился.

Понимая, что девушка не отстанет, Иван рассказал ей о событиях последней ночи.

Накануне вечером, лично обойдя все посты, Гальченко вернулся в избу, намереваясь поспать в тепле. Но уже через полчаса его потревожил один из часовых:

– Товарищ капитан-лейтенант, там этот, задержанный, просит, чтобы вы подошли. Говорит, у него есть важная информация, которую передаст только командиру.

Выругавшись, Гальченко стал обуваться. Очень не хотелось из тепла возвращаться обратно в холод, но вряд ли староста стал бы беспокоить по пустякам.

Когда открыли дверь амбара, на пороге Гальченко поджидал невысокий худой мужчина, трясущийся от холода. Попросив нож, он стащил с ноги сапог и при свете зажженной свечи принялся отпарывать подкладку. Командир отряда стоял невдалеке и молча наблюдал за ловкими движениями натруженных рук арестованного.

– Держи, товарищ командир, – поковырявшись, мужчина протянул сложенный листок.

Напрягая зрение в полутьме пляшущего огонька, Гальченко прочел записку о том, что предъявитель сего документа является уполномоченным сотрудником партизанского отряда.

– Может, ты сам эту бумагу написал? – хмыкнул капитан, возвращая бумагу владельцу. – Как раз на тот случай, когда жареный петух в задницу клюнет.

– Это можно проверить. – Староста потер окоченевшие руки. – Сегодня в полночь в соседней деревне состоится партийное собрание. Будут присутствовать партизаны и местные подпольщики.

– С чего это ты вдруг решил мне