«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

Часть беглецов, после того, как у них заканчивались продукты, добровольно сдавалась в руки немецкой полиции. Желая избежать наказания, они заявляли, что просто хотели сменить место работы или вернуться в основной лагерь, называли чужие фамилии и воинские части, либо, в случае близости фронта, скрывали свой статус и объявляли себя перебежчиками[882].

В офицерских лагерях побеги превратились из индивидуального явления в своеобразный ритуал или таинство, главной чертой которого был заговор против комендатуры лагеря. Переведенные в штрафные лагеря беглецы разных наций со стажем обменивались картами, компасами и опытом предыдущих «полетов». Планирующие побег скрывали от комендатуры свое знание немецкого языка, накапливали необходимые суммы денег, симулировали болезненное состояние для перевода в отдаленный и менее охраняемый лазарет либо жаловались на отсутствие контакта с товарищами по оружию и просили перевести их в другой лагерь[883]. В качестве удобного момента использовались разрешенные враждующими сторонами прогулки вне лагеря под честное слово. Не страшась угрозы смертной казни в случае поимки и, в отличие от французов и англичан, спокойно преступая этические соображения, русские офицеры подделывали подписи друг друга[884]. Широкую известность получил совершенный подобным образом побег лейтенанта М. Тухачевского из форта IX лагеря Ингольштадт. Уважение союзников и охраны вызывали побеги русских офицеров из другой части этого же лагеря, когда в холодные осенние месяцы они переплывали заполненный водой ров[885].

Особые поведенческие нормы складывались среди военнопленных, привлеченных к принудительному труду. На протяжении войны немецкие органы сталкивались с упорным и массовым отказом русских солдат работать в прифронтовой зоне или на предприятиях по изготовлению предметов вооружения. Пленные ссылались на нежелание нарушать присягу, на международное право, запрещавшее подобное принуждение, в действительности опасаясь наказаний по возвращении на родину. Иногда в рабочих командах действительно находился унтер-офицер, записывавший имена согласившихся работать и угрожавший передать информацию в Россию. В этом случае сопротивление становилось непреодолимым: военнопленные заявляли, что предпочитают умереть на месте, чем навредить оставшимся на родине семьям. В ответ немецкие охранники и начальники команд пытались убеждать подчиненных либо, если события происходили в прифронтовой зоне, применяли физическое принуждение[886]. Причиной оказания активного сопротивления часто становились языковые барьеры: непонимание военнопленными приказа воспринималось охранником как неподчинение, что влекло за собой принуждение с помощью штыка или огнестрельного оружия. Считавшие себя незаслуженно обиженными пленные в такой ситуации нередко нападали на работодателей или караульных[887]. Источники содержат единичные упоминания о массовых забастовках в рабочих командах, поводом для которых становилось грубое обращение охранников со своими подчиненными. По предварительному сговору пленные прекращали работу и требовали прибытия контрольного офицера из лагеря. На увещевания и угрозы каждый в отдельности отвечал: «Если товарищи не будут работать, то и я не буду»[888]. Уверенные в своей безнаказанности внутри анонимной массы солдаты осмеливались на провокации охраны: в одной из команд 300 человек после отбоя не только курили и играли в карты, но и отвечали на приказы караульного смехом и свистом[889].

Невозможно дать однозначный ответ на вопрос о частоте совершения русскими пленными акций саботажа на немецком производстве. В ходе затянувшейся войны и в ситуации недостаточного обеспечения тыла немецкие военные органы были вынуждены начать широкомасштабный перевод экономики на военные рельсы и максимально использовать ресурсы гражданского населения. Трудовая мобилизация подкреплялась мощной пропагандистской кампанией, одним из стержней которой стал поиск внутренней угрозы для морального единения тыла и фронта. Распределенные во всех отраслях и регионах военнопленные были представлены населению в качестве потенциальных организаторов подрывной деятельности. Борьба с «вредителями» достигла своего пика в 1917 г., когда под подозрение в нанесении вреда немецкому хозяйству попала масса невиновных солдат: большинство судебных процессов прекращалось из-за недостатка доказательств[890]. Предварительные данные в работе В. Дегена указывают всего на 128 доказанных случаев саботажа, из которых 39 составляли поджоги[891]. В этой связи было бы неправомерно говорить об активной подрывной деятельности как о массовом явлении среди русских военнопленных. Скорее всего, повторные факты разрушения военнопленными машин и отравления домашних животных, а также собственные признания в порче урожая на том основании, что «Германия является врагом России», свидетельствуют об единичном характере нанесения преднамеренного вреда[892].

Пытаясь избежать тяжелой работы, особенно в шахтах и на промышленных предприятиях, солдаты изобретали различные способы симуляции болезней, не останавливаясь перед опасностью серьезно навредить своему здоровью. Пленные выливали на себя кипяток, курили пропитанные маслом сигареты для нагнетания температуры, привязывали на ночь к ногам сырой картофель, а к утру с жалобами на ревматизм показывали охране распухшие конечности. С помощью химических составов, используемых в производстве, они стимулировали нарушение работы желудка или сердца[893]. В редких случаях солдаты решались на нанесение себе увечий, ведущих к полной потере работоспособности[894]. После установления процедуры обмена инвалидов, получивших возможность еще в ходе войны вернуться домой, военнопленные шли, порой, на отчаянный шаг и перед осмотром брали в рот мокроту туберкулезного товарища, чтобы врачи при исследовании нашли желательные бациллы[895].

АКТИВИЗАЦИЯ СОПРОТИВЛЕНИЯ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ

Распространение в лагерях известий о подписании мирного договора и распоряжений ПВМ об облегчении условий содержания русских военнопленных, моральная и политическая поддержка со стороны большевистского правительства, обещавшего свое покровительство и скорое возвращение пленных на родину в качестве равноправных граждан новой страны, привели к распространению в солдатских лагерях массового сопротивления немецкой стороне. Основным поводом для конфликтов являлась задержка отправки на родину. Члены лагерных комитетов отмечали, что «масса заметно левела: перестала просить и начала требовать», отказываясь от работ и настаивая на уравнении оплаты с германскими рабочими[896]. По наблюдениям представителя МККК, именно после начала деятельности советского представительства среди пленных в лагерях участились волнения и столкновения с комендатурой[897]. Солдаты требовали улучшения пайка, увеличения количества разрешений на выход из лагеря, отмены подсудности немецким законам и введения полного самоуправления. Работавшие на благоустройстве лагерей «как ныне свободные люди» отказывались выполнять свои прежние функции без оплаты или добавки к питанию[898]. В ответ коменданты арестовывали подстрекателей, запрещали функционирование лагерной лавочки и прогулки вне лагеря[899].

Ситуация еще более усложнилась после начала революции в Германии. Многие военнопленные восприняли участие в местных событиях как своеобразную компенсацию невозможности повлиять на развитие ситуации у себя дома. Они не только превратились в активных рядовых деятелей революции[900], но и мечтали собственными силами совершить переворот в нейтральной Дании[901]. В революционной неразберихе и ожидании отправки они начали продавать лагерное