Россия и локальные войны. 1991–2023 - Димитрий Олегович Чураков

использовать для сохранения СССР, ориентируясь на историческую общность и экономические связи. Нефть, газ, тяжелая промышленность, закупки сельскохозяйственной продукции и кондитерских изделий – это рассматривалось как поддержка российского влияния на Украине. В то же время, в значительной степени спонтанно, а следовательно, эпизодически и не систематически, были предприняты шаги, которые можно интерпретировать как желание Москвы опираться на мягкую силу (культура, язык, религия, семейные связи и т. д.) – однако также невозможно увидеть в этом большую новизну, поскольку российские геополитики и геостратеги предложили использовать эти инструменты для создания большого панславянского сообщества столетие назад (например, В.И. Ламанский[47]). В общем, складывается впечатление, что в то время на территории Российской Федерации (и не только в руководстве, но и в общественном мнении) господствовало наивное убеждение, будто братские узы, связывающие жителей наших двух стран, разорвать невозможно и они будут существовать вечно. Другой стороной «украинского мифа» в Российской Федерации было пониженное отношение к соседям, отношение, основанное на принципе: «кому они еще нужны, кроме нас?», «куда они пойдут без нас?», «на что они способны без нас?» и т. д.

Последовательность, которую американские эмиссары на Украине демонстрировали в работе с общественным мнением, в конце концов, как это бывало везде и во все времена раньше, оказалась предпочтительнее российского благодушия и вялых попыток повлиять на позицию украинского электората. Результатом слабости российской линии поведения по отношению к Украине и просчетов кремлевских политтехнологов стала «оранжевая революция» 2004 года. Это привело к ярчайшему подтверждению аксиомы о том, что цветные квазиреволюции возможны только в несамостоятельных странах со слабыми или ослабленными институтами государственного управления и власти. Даже сам цвет революции (по-украински – помаранчевый) имеет польское происхождение – он использовался как символ антироссийских действий еще в Польше в 30‑х годах прошлого, XX века. И вообще, большая часть «украинского» национализма заимствована у поляков, иногда даже без творческой осмысления и преобразования[48].

Как и во многих других странах, смена власти на Украине была приурочена к выборам – это, можно сказать, классический метод проведения подобных политических атак на страну-жертву. «Мягкий переворот» (первая украинская «оранжевая» квазиреволюция) в Киеве готовился почти открыто. Информация о предстоящем мероприятии просочилась даже в прессу – и совсем не исключено, что это было вполне преднамеренно. Еще 11 февраля 2004 года газета «Уолл-стрит джорнал» опубликовала замечательную публикацию. Это звучало так: «У Украины есть прекрасный шанс повторить грузинский успех народной демократии, но при условии, что Запад и демократическая украинская оппозиция правильно разыграют свои карты».

На выборах было два кандидата. Первый – исполняющий обязанности премьер-министра В.Ф. Янукович. Он рассчитывал на поддержку уходящего президента Украины Леонида Кучмы. Поскольку Янукович должен был представлять регионы Восточной Украины, где симпатии к России были сильны, его считали пророссийским кандидатом. Именно он выглядел наиболее приемлемым кандидатом в Москве и мог рассчитывать на симпатии российских СМИ, вещающих на Украину. С российскими лидерами у Януковича действительно были некоторые общие интересы, лежащие в сфере бизнеса. Его оппонентом был В.А. Ющенко, также входивший в команду Кучмы в совсем недавнем прошлом. Покинул ли Ющенко, условно говоря, «тонущий корабль» по принципиальным причинам или его «уход» от бывшего старшего партнера был результатом заранее спланированной операции украинской элиты, тем самым предложившей народу республики «альтернативу» из двух своих протеже, на данный момент однозначно сказать невозможно. В любом случае, оба кандидата, по сути, были представителями одного и того же слоя бюрократии и местных олигархов. Но в ходе их соперничества произошло определенное столкновение: одна сторона опиралась на технологии «административного ресурса», другая – на технологии цветных квазиреволюций.

Победа досталась глобалистам и сторонникам так называемой «евроинтеграции» Украины. Хотя, по официальным данным, Януковичу удалось набрать больше голосов во втором туре, ни оранжевая оппозиция, ни западные столицы не признали объявленные результаты «воли украинского народа». Янукович согласился на «третий тур» выборов, который не был предусмотрен Конституцией Украины, как бы на второй второй тур. В нем кандидат, проявивший слабость, больше не имел шансов на победу.

В условиях «оранжевой революции» использовались все те же методы, средства, а зачастую и люди, знакомые по Сербии и Грузии. С привлечением «революционеров» из «Отпора» и «Хмары» был сформирован их местный клон – «Пора!». Давление на власти осуществлялось как изнутри, так и через западную прессу, через посольства, общественные фонды и неправительственные организации. Единственным ноу-хау стало появление пестрого палаточного городка в центре столицы и новоязное слово «майдан», которое теперь переводилось на русский язык средствами российской пропаганды не как «площадь», а – условно – как «революционный беспредел», «беспорядок», «бардак» и стало означать для российских лидеров крайне нежелательное развитие событий (и вообще, и раньше в самой Российской Федерации).

Российское правительство – хотя развитие событий в соседней республике было воспринято некоторыми его представителями более чем настороженно – не смогло противопоставить ничего действительно эффективного «оранжевым технологиям», применяемым на Украине. Даже мощное ирредентистское движение, которое развивалось в Крыму и на Донбассе[49], в значительной степени контролируемое в то время официальными и олигархическими кругами, связанными с Януковичем[50], в 2004 году Кремль не пытался использовать ни в интересах своих украинских союзников, ни в российских национальных интересах.

Еще одним болезненным, даже трагическим примером сохранения сторонников прежней пассивной тактики 90‑х годов XX века в российском руководстве является ливийский конфликт. Казалось бы, Ливия далеко. Какое отношение события там имеют к России? Не будет преувеличением сказать, что связь прямая. Даже после Второй мировой войны СССР должен был получить мандат на управление какой-то частью побежденной фашистской Италии. Предполагалось, что, скорее всего, это будет Триполитания. Позже Ливию и СССР объединили общие революционные позиции. С современной Российской Федерацией у Ливии были общие коммерческие интересы в производстве традиционных энергоносителей.

В то же время следует отметить, что в течение нескольких десятилетий после распада СССР в российском обществе циркулировала идея, согласно которой Российская Федерация могла бы стать своего рода энергетической сверхдержавой. Не касаясь вопроса о том, насколько реалистичной и продуктивной была эта идея, отметим, что экспорт традиционных энергоресурсов – в первую очередь нефти и газа – в прошлом действительно мог показаться геополитическим шансом для России. Так, в 1990‑е годы тогда малоизвестный петербургский чиновник В.В. Путин защитил диссертацию, в которой главной темой было значение энергетических ресурсов для нашей страны. По мнению экспертов, Путин начал свой первый президентский срок с реструктуризации российского нефтегазового комплекса, имея в виду некоторые идеи, описанные в его диссертации. Таким образом, сотрудничество с Ливией рассматривается не как случайный эпизод, а как сознательный геостратегический выбор нового кремлевского руководства.