Россия и локальные войны. 1991–2023 - Димитрий Олегович Чураков

форме, уже при «покойном Ельцине». Этот поворот был продиктован, в том числе, ростом патриотизма в российском обществе. Кроме того, позиция первого президента России стала более решительной и независимой. Эти изменения появились, как представляется, уже во время югославского конфликта 1999 года.

В 1990‑е годы Россия отошла от решения балканской проблемы, и драгоценное время было потеряно. Подавление Россией действий Соединенных Штатов (НАТО) в Боснии и Герцеговине в середине 1990‑х годов не только остановило бы продвижение гибридных влияний на территорию сербского Косово, но и сковало бы руки нашим стратегическим врагам на территории нашей страны. Национальные интересы нашей страны заключались в предотвращении балканского варианта развития стратегии НАТО на ее территории. Для этого нельзя было допустить, чтобы НАТО приблизилась к границам Российской Федерации. Но в 1990‑е годы Кремль был убежден, что активная позиция России на Балканах может быть втянута в войну.

Между тем внешняя политика нашей страны к 1998 году претерпела изменения. Этот процесс начался еще в 1996 году, когда Министерство иностранных дел возглавил Е.М. Примаков, который проводил свою дипломатическую линию в русле национальных интересов России. Если поначалу Ельцин проявлял пассивное отношение к Югославии, то с приходом Е.М. Примакова на пост премьер-министра, по словам С. Тэлбота, российская дипломатия начала яростно бороться за предотвращение бомбардировок НАТО[54]. Балканское направление вновь вошло в число приоритетов внешней политики нашей страны. В октябре 1998 года Россия предотвратила запланированные воздушные удары по Югославии. Но нельзя сказать, что это стало противовесом в нынешней международной ситуации. В 1998–1999 годах позиция России все еще была противоречивой, во многом из-за неоднородности целей и взглядов различных высокопоставленных политиков и элит, стоящих за ними. Как отмечает Ю. Давыдов, внешняя политика того времени служила в основном «удовлетворению различных групп российской политической элиты их интересов внутри страны. В этой связи для элиты важна не сама косовская или какая-либо другая внешнеполитическая проблема, а то, как она работает на укрепление или ослабление политических возможностей той или иной группы российского истеблишмента». Например, Россия поддержала применение санкций против Югославии, отклонила просьбу Югославии рассмотреть в Совете Безопасности вопрос об осуждении угроз НАТО нанести авиаудары по территории СРЮ и не была против расширения статуса автономии для Косово «с выходом на федеральный уровень». Но в то же время наша страна всегда выступала против вооруженного вмешательства НАТО и в декабре 1998 года подписала протоколы с Югославией о военно-техническом и научно-техническом сотрудничестве в области обороны.

Противоречивость внешнеполитического курса России, как уже упоминалось выше, была вызвана наличием двух противоречивых подходов в ее геостратегии. Первый подход можно назвать прозападным, проамериканским, либеральным, основанным на мировой демократии, основанной на транснациональных идеях, мировом сообществе. Этот подход, практикуемый во внешней политике со времен министра иностранных дел А. Козырева, не признавал национальных интересов России, а искал пути интеграции нашей страны в глобализирующуюся мировую систему на условиях ее архитектора – Соединенных Штатов.

К концу 1990‑х годов в рамках Министерства обороны России возобладала другая национально-патриотическая позиция. Среди военных вынашивались идеи о том, как вернуть утраченную щедрость нашей Родины. Важную роль здесь впоследствии сыграл будущий руководитель Академии геополитических проблем, продолжатель традиций российской геополитической школы генерал Л.Г. Ивашов.

Важным обстоятельством в практической геополитике России было также снижение внешнеполитического потенциала, способности влиять на ситуацию в мире. Фоном такого внешнеполитического ослабления Российской Федерации стал длительный социально-экономический кризис. В результате Кремль имел ограниченные реальные возможности влиять на урегулирование конфликта в Косово в своих собственных интересах. Учитывая это обстоятельство и принимая во внимание пассивно-податливую позицию Ельцина и его администрации по вопросу Югославии в 1990‑е годы, Соединенные Штаты не воспринимали Россию как субъект геополитической игры. В 1997 году гуру американской геостратегии Зб. Бжезинский назвал нашу страну «черной дырой», пространством, которое само по себе не смогло сохранить свое существование между Азией и Европой, то есть геополитическим объектом. Поэтому, несмотря на попытки России предотвратить военное вмешательство, Соединенные Штаты уже разработали план войны. В историографии существуют разные точки зрения на то, когда он был создан. Например, французский генерал и исследователь Пьер-Мари Галоа относит время планирования к 1970‑м годам, когда реваншистские интересы Германии пересеклись с идеями Соединенных Штатов о передислокации военных баз на Балканах. По словам Л.Г. Ивашова и Дж. Каталиното, план военной операции появился в 1997 году. Многие исследователи относят начало разработки военных планов к февралю 1998 года.

Осенью 1998 года И.С. Иванов, покинувший команду А. Козырева, сменил Е.М. Примакова на посту главы МИД. Сначала он озвучил жесткую позицию Ельцина против применения военной силы в урегулировании конфликта в Косово, тем самым отложив военное вмешательство НАТО, запланированное на октябрь того же года. Это была первая дипломатическая победа России с начала югославских войн в защите сферы своей исторической ответственности. Однако Иванов сделал все возможное, чтобы смягчить резкие заявления Ельцина во время переговоров и в глазах своих американских коллег выглядел верным своему курсу. Казалось, что позиция Кремля может стать менее жесткой.

Расчеты американских «партнеров» не были беспочвенными. Иванов и, вероятно, его союзники в Москве имели определенный вес в окружении Ельцина и могли бы продвигать линию на более тесное согласование позиции по Югославии со странами Запада. Через месяц позиция российской стороны действительно изменилась. По словам С. Талботта, в октябре 1998 года глава российского внешнеполитического ведомства намекнул ему, что Россия не будет препятствовать обсуждению вопроса о бомбардировках Югославии в Совете Безопасности и поможет оказать давление на Милошевича. Предположительно, эта позиция в первую очередь удовлетворяла некоторым личным интересам главы российского внешнеполитического ведомства и поддерживающей его элиты, поскольку накануне войны против Югославии у Москвы был шанс «сыграть роль противовеса в осуществлении политики двойных стандартов, в нарушение международного права, Устава ООН», заняв решительную позицию по Косово. Для этого были предпосылки, поскольку страны Европы все еще прислушивались к Совету Безопасности ООН и не могли поддержать Соединенные Штаты без его санкций. Кроме того, Российская Федерация и Китай имели право вето.

Но определяющей линией МИД нашей страны до начала военной агрессии НАТО была примирительная позиция по применению «мер воздействия» на СРЮ, например, поддержка статуса автономии. Переговоры в рамках Россия – НАТО носили чисто формальный характер. А 1 октября 1998 года НАТО объявило, что готово начать военную операцию в Югославии без одобрения Совета Безопасности ООН. Россия, в свою очередь, по дипломатической линии – как и обещал Иванов – усилила давление на Милошевича, убедив его вывести военных из Косово, которое к тому времени было почти освобождено от албанских