Россия и локальные войны. 1991–2023 - Димитрий Олегович Чураков

регионе летом 1999 года Российская Федерация столкнется с военной агрессией. Его непосредственной жертвой станет Дагестан, границы которого будут захвачены отрядами международных террористов, пользовавшихся поддержкой тогдашнего чеченского руководства. Переходу российских властей к активным действиям предшествовал длительный период нерешительности и потворства криминальным элементам. Еще в 1990‑е годы представители международных террористических организаций начали проникать в Дагестан, используя радикальный ислам в качестве прикрытия. Сторонники провозглашенного радикального ислама были объявлены российской прессой ваххабитами. В 1998 году ряд сел Ботлихского района, занятых местными ваххабитами[59], отказались подчиняться официальным властям Дагестана и российским законам. Махачкала была готова подавить повстанцев, но Москва опасалась гражданской войны в Дагестане. Центральные власти предпочли путь переговоров. В результате деревни, занятые ваххабитами, стали убежищем для боевиков, проникших в них через Чечню, – своего рода передовой ударной силой, условно говоря, черного «террористического интернационала».

Под предлогом оказания помощи братьям по вере чеченские сепаратисты во главе с Ш. Басаевым и Хаттабом вторглись в Цумадинский район 2 августа 1999 года и Ботлихский район Дагестана 7 августа. Они рассчитывали на поддержку местного населения, но оно встретило боевиков как захватчиков. Началось народное сопротивление вторжению. Москва наконец-то активизировала свою позицию. Назначение нового главы российского правительства 9 августа стало символом грядущей смены позиции российского руководства. Это был В.В. Путин. После короткого перерыва для консультаций, 16 августа, он был утвержден думой. Путин заявил о своем понимании ситуации, согласно которому без немедленного решения возникшей проблемы России как государства не станет.

Однако годы разгрома российской армии не могли пройти бесследно. Ей потребовалось около месяца, чтобы освободить Дагестан как от пришельцев, так и от местных исламистов. Только 15 сентября министр обороны И.Д. Сергеев доложил о полном освобождении Дагестана от террористов. Не только время, затраченное на ведение боевых действий, было значительным, но и потери российской армии. Они составили 280 человек убитыми и 987 ранеными. Потери боевиков оцениваются примерно в 1,5–2 тысячи убитыми.

Тем не менее, хотя около полутора тысячам боевиков удалось бежать в Чечню, в развитии ситуации на Кавказе явно наметился перелом. Как уверяют бывший министр внутренних дел А.С. Куликов и военный историк В.А. Рунов в своих фундаментальных исследованиях, это был первый военный успех правительства Путина[60]. Но финал дагестанской драмы можно рассматривать и шире – это была первая победа регулярной российской армии как механизма обеспечения национальной безопасности и защиты границ в новых геостратегических условиях, возникших в результате распада СССР. Предыдущие эффективные действия Российской Федерации по использованию своих вооруженных сил, во-первых, осуществлялись за пределами страны (Таджикистан, Приднестровье). Во-вторых, раньше можно было только снизить интенсивность вооруженного противостояния, но не полностью закрыть существующие проблемы. В случае вторжения в Дагестан была достигнута окончательная военная победа, население было освобождено, территории очищены.

Хотя узкие масштабы конфликта и боевых действий не позволяют говорить о положительном результате, полученном в Дагестане, как о стратегически значимом. Но победа, даже в таких локальных боях, в Дагестане кардинально изменила настроения в армии и, отчасти, в обществе, фактически сломав болевые синдромы в массовом сознании: «чеченский», «вильнюсский», «тбилисский»[61] и др. Солдаты и командиры российской армии почувствовали, что они больше не являются объектом критики и могут сосредоточиться на решении поставленных перед ними задач.

В то же время, каким бы важным ни было подавление агрессии против Дагестана в тактическом и медийном плане, остановиться на границах Дагестана было невозможно. В стране сложилась тревожная ситуация, вызванная, в том числе, волной масштабных терактов, за которые зачастую никто не брал на себя ответственность. В результате взрывов торговых центров и жилых зданий в те дни погибли десятки людей и сотни получили ранения. Рост тревожных настроений в обществе произошел 22 сентября 1999 года, когда произошел так называемый «рязанский инцидент». Это было связано с обнаружением бдительными жителями Рязани в подвале их дома трех мешков с белым порошком и таймера. В течение первых двух дней СМИ говорили о предотвращенном теракте. Но 24 сентября то, что произошло в Рязани, Н.П. Патрушевым было официально названо учениями ФСБ по предотвращению терактов.

Трагедии, произошедшие со взрывами жилых домов, отразились в сфере информационного противостояния: слухи о причинах и заказчиках этих взрывов распространились по всей стране. В художественной форме эти слухи были облечены, например, в роман «Мистер Гексоген» писателя А. Проханова, который в то время считался автором, близким к олигарху Б.А. Березовскому, бежавшему из страны. В романе ответственность за взрывы фактически была непосредственно возложена на российские власти. Официальное расследование выявило причастность чеченских террористов к совершению резонансных терактов, но выявление виновных не устранило угрозу новых терактов. Ситуация требовала немедленного решения: в обществе возникли два конкурирующих нарратива[62], которые, учитывая неблагоприятное развитие событий для государства, могли серьезно осложнить проблемы терроризма на Северном Кавказе или даже подорвать общественную поддержку властей.

С учетом боевых действий в Дагестане и волны терактов в общественном мнении сформировалось убеждение, что без ликвидации баз террористического подполья проблему общественной безопасности в разных городах и регионах страны решить невозможно. Официальная позиция Кремля на тот момент заключалась в том, что необходимо было выжечь все гнезда терроризма – в том числе международного терроризма – и они находились за пределами Дагестана. Во-вторых, было сказано, что необходимо вернуть Чечню в конституционное поле Российской Федерации. В то время она продолжала сохранять двойственность своего статуса. Формально Москва считала его субъектом федерации, но на самом деле об этом было трудно говорить. Президент Ичкерии А. Масхадов фактически не подчинялся Кремлю.

Решение обеих задач пересекалось: на территории Ичкерии находились многомерные базы террористов. Их ликвидация стала официальной причиной переноса боевых действий на территорию Чечни.

Сложная, к тому же старая чеченская проблема не могла быть решена быстро. Контртеррористическая операция в Чеченской Республике длилась несколько лет. Его можно разделить на несколько очень разнородных этапов. На первом, самом сложном, это вылилось в настоящую локальную войну. Действия Федерального центра на этом этапе не были совершенными, но в целом они учитывали опыт локальных конфликтов в постсоветский период. Похоже, что были проанализированы и самые последние действия Запада в Югославии.

В действиях Москвы в этот период мы видим внедрение в практику новых методов, которые лучше отвечают потребностям локальных гибридных конфликтов нашего времени. В информационной сфере были задействованы все доступные сегодня каналы влияния на врага, международное сообщество и собственное население: от традиционных СМИ до Интернета. Дипломаты, политики и спецслужбы обеспечили необходимый уровень изоляции мятежного анклава. Но, поскольку в то время не было возможности добиться окончательного решения проблемы мирными средствами, российским силам