«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

К основным формам психологической работы авторы относят немедицинскую психотерапию. Хорошо, если под этим имеется в виду оказание психологической само- и взаимопомощи, выражающейся, в том числе, и в беседах и разговорах сержантов и офицеров с рядовыми бойцами и последних друг с другом (то самое позабытое уставом личное общение). Но если это новое слово в психотерапии, тогда следовало бы разъяснить его неискушенным читателям.

В «Боевом уставе войск радиационной, химической и биологической защиты» (2014) в видах МПО наблюдается редкий разнобой: в общем списке указаны информационно-воспитательная работа, психологическая работа, культурно-досуговая работа, военно-социальная работа и защита личного состава от информационно-психологического воздействия противника. Но, переходя к раскрытию содержания видов МПО, перечисляются формы информационно-пропагандистской работы. Кстати, БУ РЭБ в качестве видов МПО рассматривает только первые четыре пункта, отмеченных в БУ РХБЗ, после чего упоминает об обеспечении войск «техническими средствами воспитания», оставляя читателя в недоумении – то ли это пятый вид МПО, то ли что-то еще, – не удосуживаясь раскрытием военной тайны непосвященным.

ИПР, согласно БУ РХБЗ, организуется «в целях формирования у личного состава высоких моральных качеств на основе утверждения в их сознании и поведении общественно-значимых идеалов, идей патриотизма, мотивов, интересов и высоких духовных потребностей» [34, с. 196]. С идеями патриотизма мы уже сталкивались на страницах БУ РЭБ, но о каких таких идеалах, мотивах и интересах идет речь здесь? Формулировка повторяет аналогичное место из «Боевого устава по подготовке и ведению общевойскового боя». Каждому командиру предоставляется возможность трактовать содержание важнейших категорий воспитания по собственному произволу.

В задачах психологической работы прописано маловразумительное «восстановление психического и личностного статуса» [34, с. 197]. Возможно, речь идет об ободрении, том самом «обадривании», издревле практиковавшемся в русской армии? Но почему не написать об этом по-русски? Строевые командиры, для которых пишутся уставы, все же не дипломированные психологи.

Задачей защиты личного состава от информационно-психологического воздействия противника является «проведение информационно-психологических мероприятий (акций), направленных на военнослужащих своего подразделения» [34, с. 198]. Звучит страшнее, чем доведение приговоров военных судов в БУ РЭБ. Почему-то из «Боевого устава по подготовке и ведению общевойскового боя» взяты самые неудачные выражения. Мало того, что на несчастных военнослужащих своего подразделения будет направлена вся мощь изощренной во лжи пропаганды противника, так они еще вынуждены будут испытать на себе действие акций собственного командования. Неплохо бы помнить, что акции, которыми авторы устава напускают тумана, пытаясь прояснить содержание соответствующих мероприятий, – элемент жаргона карательных органов оккупационных властей гитлеровской Германии. И в отечественном уставе упомянутые акции звучат абсолютно диким диссонансом.

Просто и толково, без всяких заумных пунктов боевого приказа и проч. написана глава «Боевые действия огнеметных подразделений», например: «В решении командир огнеметной роты определяет: последовательность и способы выполнения задач; порядок перемещения, развертывания и выдвижения огнеметчиков в мотострелковые подразделения при появлении целей и способы поражения этих целей; порядок смены огнеметчиков и снабжения огнеметными выстрелами, место сбора» [34, с. 128]. И никакого умножения сущностей вроде указаний по видам всестороннего (к чему это слово, неужели для солидности? – С. З.) обеспечения, плановых таблиц взаимодействия (а может, таблиц планового взаимодействия, или просто плана взаимодействия? – С. З.) и т. п. галиматьи, характерной для пехотного устава.

С опорой на исторический опыт (дословное заимствование из «Боевого устава по подготовке и ведению общевойскового боя») сформулировано требование, гласящее: «Решение командира (начальника) на выполнение задачи должно быть твердым и без колебаний доведено до конца. Бездействие, не использование всех сил и возможностей для достижения успеха, нерешительность и пассивность ведут к невыполнению задачи» [34, с. 5]. Не стоило бы только сводить выполнение задачи к «концу» (какому, или еще, чего доброго, кого?); в военных документах надо стремиться указывать точно определенные положительные результаты. Достижение успеха слишком перекликается с достижением личного успеха («вот покатилась вторая звезда вам на погоны…»), и поэтому в боевом уставе целесообразнее употреблять слово «победа» для обозначения результата выполнения боевой задачи. В данном контексте можно было бы вполне обойтись без всякого упоминания об успехе.

В БУ РХБЗ нашлось место и качествам военнослужащих: «Каждый солдат и сержант обязан проявлять храбрость, инициативу и находчивость при выполнении задач» [34, с. 12]. Стоит, пожалуй, отметить, что проявлять храбрость и быть храбрым – не одно и то же. Но это общее место всех советских и российских уставов. Как, к великому сожалению, является общим местом и пагубная тавтологичность, истоки которой кроются в небогатом словарном запасе авторов уставов: «Боеспособность обеспечивается: укомплектованностью подразделения личным составом, вооружением и военной техникой; наличием необходимых запасов материальных средств; боевой выучкой и слаженностью подразделений и органов управления; организаторскими качествами командного состава; сплоченностью, высоким морально психологическим состоянием, организованностью и дисциплиной личного состава; организацией устойчивого непрерывного управления; возможностью быстрого восполнения потерь и защитой войск» [34, с. 6]. Ясно, что тут молятся на «организацию», как артиллеристы на «управление», а пехотинцы на «действие».

Боевые уставы Воздушно-десантных войск

Продержавшийся на протяжении 20 лет без изменений советский «Боевой устав Воздушно-десантных войск» (1983) подвергся в XXI в. существенной редакции. То, что в течение 13 лет вышло четыре варианта устава «крылатой пехоты» (2006, 2009, 2012, 2013 гг.) отражает как факт постоянного роста значения Воздушно-десантных войск, так и постепенного превращения их в элитную пехоту, своего рода корпус быстрого реагирования, или, как говорили до революции, «пожарную команду» Верховного Главнокомандования.

Ничего удивительного в этом нет. Стратегические и даже оперативные десанты в условиях трансформации противника из регулярных войск США и «агрессивного блока НАТО» в партизанские формирования «сил международного терроризма» себя изжили. К тактическим, в основном, вертолетным десантам, широко использовавшимся в Афганистане, вполне можно было привлекать и мотострелков, как это уверенно предполагали советские уставы 1950–1970-х годов. Ухудшение качества призывного контингента в 1990-е привело к тому, что десантники по духу воинственному стали самой боеспособной частью Российской армии, на которую командование возлагало последние надежды в самых критических ситуациях, когда надеяться, казалось, было уже не на кого.

Именно поэтому уставы ВДВ, по счастью, не испытали на себе последствий «оборонительного мышления» военно-политического руководства страны. Последовательность расположения материала в них всегда свидетельствовала о предпочтении десантниками наступления перед подлой обороной. Очевидно, что добровольное предоставление инициативы противнику, переход к обороне и удержанию захваченных позиций после высадки десанта может означать только его смерть в тылу врага. Но выраженным наступательным духом достоинства боевых уставов ВДВ поколения 2000–2010-х гг., можно сказать, почти что исчерпываются.

Авторитет пехотных «стратегов» начинал довлеть над десантниками уже со второго пункта первой главы «Боевого