Технология лжи. Нацистская антипартизанская пропаганда на оккупированных территориях СССР. 1941–1944 гг. - Иван Иванович Ковтун

применяли в своих колониях испанцы, британцы и американцы. Основная разница состояла лишь в том, что нацисты интенсивно использовали захваченные человеческие ресурсы в своих экономических интересах[700]. Население отправляли в оперативный тыл, некоторое количество вызывающих подозрение людей расстреливали, а остальных заключали в транзитные лагеря. Оттуда их либо увозили в промышленные районы Германии, либо посылали на строительство оборонительных рубежей в тылу групп армий «Север», «Центр» и «Юг». Все попытки возвратиться в «умиротворенные зоны» карались смертью[701].

На последнем этапе оккупации, когда немцы перешли к тактике «выжженной земли», работа германских органов пропаганды потеряла всякий смысл. Если после крупных карательных экспедиций еще можно было вести агитацию в приемных центрах, в которые свозили население, то при отступлении вермахта, которое сопровождалось уничтожением всей инфраструктуры, невозможно было найти аргументы, способные представить эти действия в позитивном ракурсе.

Политика немецких властей не только не оправдала надежды мирных жителей на роспуск колхозов, но и развенчала миф о германской армии как «освободительнице». По словам бывшего полковник вермахта Х. Найтцеля, «русские пропагандисты очень умело использовали каждую ошибку, допускаемую оккупантами в обращении с населением. Постепенно такие ошибки, более чем что бы то ни было еще, подрывали первоначальное доверие населения к немцам и немецкой пропаганде»[702].

Анализируя результаты деятельности нацистской пропаганды в захваченных регионах Советского Союза, специалист по психологической войне, подполковник армии США П. Лайнбарджер пришел к следующим выводам: «Одной из главных причин поражения Германии стала бездарная политика нацистов… По отношению к населению немцы вели себя худшим образом – они позволяли своим людям устраивать оргии разнузданной жестокости и полностью разрушили экономику завоеванных территорий. Мирное население считало, что самые непопулярные действия советской власти были все равно лучше того порядка, который принесли с собой немцы»[703].

Тем не менее, отмечая ошибки, допущенные нацистской пропагандой при работе с населением, необходимо все-таки учитывать тактические успехи немцев. Нельзя отрицать того, что в 1942 г. им в известной мере удалось ослабить масштаб бегства населения в лес с помощью агитации, культурных мероприятий и выступлений на собраниях. Пропаганда страха перед партизанами была взаимосвязана с элементами заигрывания. Лишь после того, как радикальные меры в политике оккупантов стали превалировать перед остальными, а страх перед партизанами сменился на страх перед оккупантами, пропагандистское воздействие на настроения населения утратило свою силу.

Глава пятая

На службе у немецкой пропагандистской машины. Коллаборационисты и «партизанский вопрос» через призму оккупационной печати

Бургомистры, старосты, полицаи

Проблема сотрудничества советских граждан с нацистским режимом по-прежнему вызывает большой интерес. Несмотря на то что за последние годы вышло немало научных статей, монографий и сборников документов, посвященных различным проявлениям коллаборационизма в период немецкой оккупации, еще остаются вопросы, которые нуждаются в прояснении. Среди них – участие пособников врага в пропагандистских мероприятиях, направленных против партизанского движения. Учитывая специфический характер этой деятельности, а также ее прямую связь с боевым применением войск, предназначенных для «акций по умиротворению», обозначенная нами тема приобретает особенное звучание.

Оккупанты привлекали к борьбе с партизанами части и подразделения, сформированные из числа бывших военнопленных и граждан, вступивших на путь предательства. Используя их в боевых операциях, противник пытался решить сразу две задачи: во-первых, сохранить собственные силы и средства и, во-вторых, показать, что за «новый порядок» теперь сражаются люди, еще недавно защищавшие большевистское государство.

«Восточные батальоны», созданные при непосредственном участии командных инстанций противника, являлись инструментом для «борьбы с бандами», а также служили каналом для нацистской пропаганды. С помощью изменнических формирований активно вербовались кадры, оказывалось дополнительное психологическое воздействие на население и предпринимались попытки разложения партизанских отрядов. Пропагандистский характер данной проблемы не вызывает сомнений и дает основания для того, чтобы уделить ей серьезное внимание.

Как немецкие, так и советские источники говорят о значительной вовлеченности в этот процесс граждан, работавших в низовых звеньях оккупационной администрации[704]. Именно бургомистры, старосты, командиры групп самообороны и начальники полиции оказались поначалу на острие информационной войны с партизанами. Через них доводились приказы о суровом наказании для тех, кто будет помогать сопротивлению. В обязанности изменников входило предупреждение местного населения о запрете контактов с «бандами». Как видно из сообщений охранных частей вермахта, пособники отвечали за точную передачу смысла всех распоряжений германского командования[705].

Отделы пропаганды «Остланд», «В» и «У» в тесном контакте с полевыми и местными комендатурами вели разъяснительную работу среди бургомистров и старост. Кроме устных бесед с руководителями местных органов управления, противник постоянно снабжал своих прислужников печатными материалами. Например, в тыловом районе группы армий «Центр» издавался специальный бюллетень для местных представителей немецких властей[706]. Одной из главных тем в нем была организация антипартизанской пропаганды в деревнях и селах. Нацисты подробно рассказывали, как и что надо говорить крестьянам. Во всех населенных пунктах надлежало установить строгий контроль и немедленно доносить в комендатуры обо всех «чужаках» и «подозрительных элементах». Как отмечалось в одном из бюллетеней, даже там, где партизаны разгромлены, не следовало терять бдительности, так как «бандиты» могли вернуться[707].

На первом этапе немцы, ведя речь о партизанах, использовали тезис о противоестественности «малой войны» и ее неприятии мирными жителями. По крайней мере, такая позиция зафиксирована в «Наставлении по борьбе с партизанами» (от 25 октября 1941 г.)[708]. Эта установка, внедренная командующим корпусом охранных войск группы армий «Центр» генералом Максом фон Шенкендорфом, служила некоторое время ориентиром для пропагандистов вермахта. Но после зимы 1941–1942 гг., когда партизаны поставили под угрозу коммуникации врага, разгромили в ходе налетов сотни полицейских пунктов и казнили десятки представителей административных органов, существовавшие ранее представления об «ассиметричной» войне на Востоке пришлось корректировать[709].

С весны 1942 г. противник распространял идеи о «бандитской сущности» советского сопротивления и занимался дискредитацией командиров партизанских отрядов[710]. При этом нацисты задним числом вынуждены были признать, что партизанская война для населения является традиционной формой борьбы, которая имеет глубокие исторические корни. Но здесь они делали одну важную оговорку: не следовало проводить какие-либо сравнения «большевистских налетчиков» с партизанами Отечественной войны 1812 года. Партизаны XIX в., утверждали ораторы и лекторы вермахта, не имеют ничего общего с «красными бандами», поскольку тогда русские действительно сражались за Россию, а «сталинские изверги» воюют за «мировое жидовство», политических комиссаров и палачей НКВД[711].

К лету 1942 г. оккупантам удалось восстановить аппарат местных органов власти и привлечь его состав к пропагандистской деятельности против «народных мстителей». Бургомистры и командиры службы порядка были первыми, кто призывал не поддерживать партизан и выдавать места