Курская битва. Коренной перелом в Великой Отечественной войне - Валерий Николаевич Замулин

Вторая важная причина, существенно влиявшая на точность собираемых советской стороной данных по целям для артиллерии, – это активное использование противником средств радиоперехвата для того, чтобы определять, насколько информирована советская сторона о местах расположения его сил и средств. С этой целью в каждом корпусе было развернуто по несколько постов радиоперехвата. Например, только в 23 ак 9 А на 4 июля 1943 г. числилось 6 постов, с началом боёв дополнительно было развернуто ещё два[475]. И работали они довольно эффективно. Вот лишь один факт. Из журнала боевых действий 48 тк ГА «Юг» за 3 июля 1943 г.: «Во второй половине дня средствами армии было перехвачено донесение противника, в котором он сообщал о движении 450 наших грузовиков по дороге Грайворон – Борисовка. В этой связи командир корпуса принял дополнительные меры по усилению маскировки»[476].

Кроме того, помимо подразделений, специализировавшихся на радиоперехвате, даже строевые части противника имели техническую возможность для прослушивания наших радиосредств. Напомню, ещё перед войной в войска вермахта поступила радиостанция TORN. FU.G образца 1939 г. и стала основной в полковом звене управления. Она имела сетку частот (85,0—120,0 м), совпадавшую с радиостанциями Красной армии (РАФ, РБ и РСБ). Поэтому в сочетании с многофункциональным магнитофоном TON Sb, который шёл в комплекте с ней, широко применялась для радиоразведки и ввода в заблуждение советской стороны.

Советской стороне было известно об этих возможностях неприятеля. Однако наши офицеры тактического звена далеко не всегда соблюдали дисциплину в радиоэфире. Кодовые таблицы игнорировались, а разговоры часто велись на примитивном языке, лишь слегка похожем на коды, который противник быстро разгадывал. Например, снаряды называли огурцами, танки – коробочками, соседние подразделения – соседними хозяйствами и т. д. Донесения из немецких пунктов радиоперехвата пестрят сообщениями советских офицеров с различного рода информацией о противостоящем неприятеле и собственных подразделениях. Обобщая опыт боёв своих частей на обоянском направлении летом 1943 г., начальник штаба 71 гв. сд 6 гв. А подполковник П.И. Любомудров[477] указывал: «При донесениях по телефону о действиях противника допускают (командиры. – В.З.) преступную халатность, раскрывая расположение своих войск благодаря неосторожным открытым разговорам, так, например: «Противник атакует мой левый фланг», «Противник ведёт огонь по правому флангу моего соседа» и т. д., чем открывают место своего фланга или стыка с соседом»[478].

Командование соединений и отделы контрразведки «Смерш» жёстко боролись с болтунами, но не всегда это давало необходимый эффект, т. к. масштабы явления были значительными. Данные радиоразведки внимательно анализировались в штабах войск групп армий «Юг» и «Центр», и, естественно, принимались соответствующие меры, в том числе и по смене позиций артиллерии, которые были засечены советской стороной. При этом на старом месте, как правило, оставались макеты орудий и минометов, а также поддерживалась видимость присутствия их расчетов. Например, в журнале боевых действий 292-й пехотной дивизии 9 А, готовившейся для удара на Курск через ст. Поныри, за 2 июля 1943 г. отмечено: «Радиоразведкой подтверждено, что противник внимательно отслеживает все наши перемещения, прилагая к этому все усилия. Поэтому необходимо улучшить маскировку»[479]. Безусловно, нерадивые командиры не могли выболтать всё, что удалось установить нашей разведке перед началом боёв. Но эта проблема существовала и влияла на точность данных, готовившихся для упреждающего огня.

Вместе с тем при разработке замысла контрартподготовки советская сторона столкнулась и с объективным фактором, который невозможно было полностью преодолеть. Дело в том, что за май и июнь удалось выявить позиции артиллерии только немецких дивизий, которые находились в первом эшелоне, а места развертывания артполков тех соединений, что подойдут для участия в наступлении и приданных им на усиление, выяснить было крайне трудно. Предположить, опираясь на условия местности, где могут находиться те или иные силы, безусловно, можно, но для этого надо было знать точное время наступления, а также общую численность ударной группировки, чтобы очертить границы территории, где она может развернуться.

В этой связи вопросы определения объектов и очередность их подавления являлись первостепенными. В то время в нормативных документах советской артиллерии чёткого перечня главных и второстепенных целей для контрартподготовки не было. Генеральный штаб отнёс решение этой проблемы к компетенции фронтов. Рокоссовский и его штаб решили, что главными для уничтожения должны стать позиции артиллерии и наблюдательные пункты неприятеля и лишь потом пехота и танки на исходных позициях. Например, в перечне целей плана артиллерии 13 А районы сосредоточения живой силы и техники составляли лишь 17 %. Командование Воронежского фронта подошло к решению проблемы по-иному. Основной задачей артиллерии оно считало уничтожение вражеских войск, изготовившихся для броска. В плане огня войск 6 гв. А таких объектов было 77 % от общего числа целей, намеченных для упреждающего удара. Общим для обоих фронтов было определено время контрартподготовки – 30 минут и количество расходуемых боеприпасов – полбоекомплекта.

Развёрнутого объяснения причин диаметрально противоположных решений командования артиллерии фронтов в архивных документах пока найти не удалось. Первым из отечественных исследователей, кто не только поднял эту проблему в открытой печати, но и предложил её решение, был советский военный историк полковник Г.Т. Хорошилов[480]. В своём выступлении 15 августа 1968 г. на научно-практической конференции в Москве, посвященной 25-й годовщине победы в Курской битве, он привёл следующие факторы, по его мнению, повлиявшие на выбор штаба Рокоссовского:

а. наличие в войсках фронта мощных средств для борьбы с артиллерией неприятеля,

б. наличие более достоверных данных о положении вражеской артгруппировки,

в. относительно небольшая ширина участка, где ожидался удар (30–40 км),

г. чувствительность войск первого эшелона к огню немецкой артиллерии из-за высокой плотности полков и дивизий, которые были сосредоточены на узких участках фронта, особенно в 13 А[481].

На мой взгляд, первые три фактора (пункта) если и играли роль, то далеко не главную и приведены в качестве «довеска». Наиболее обоснованным можно считать лишь четвертый пункт, так как узкий участок прорыва и мощные силы, которыми обладал фронт, наоборот, позволяли нанести большой урон пехотным подразделениям вермахта на исходных позициях. Напомню, численность артиллерии Центрального фронта превышала количество артсредств Воронежского более чем на 2000 стволов. Что же касается чувствительности к артударам наших стрелковых подразделений первого эшелона в условиях их высокой плотности, то этот фактор вполне мог быть и, вероятно, явился определяющим. Особенно после того, как несколько предупреждений Ставки о переходе противника в наступление, полученных в мае, не подтвердились, и стало ясно, что данным разведки верить сложно. А именно они и были ключевыми для определения времени и места сосредоточения немецких войск на исходных позициях. Следовательно, К.К. Рокоссовский предпочёл, как говорит русская поговорка, «синицу в руке, чем журавля в небе». «Синица» в данном случае – уже засечённые огневые позиции артиллерии и НП, а «журавль» – районы, куда, возможно, подойдут (а может и нет) войска ударной группировки 9 А.

Именно четвертый пункт был главным мотивом в принятии решения. Это косвенно подтверждает и то, как командование Воронежского фронта, по мнению того же автора, обосновало свой план действий. По его мнению, ударить именно по подошедшим танкам и пехоте Н.Ф. Ватутина заставили следующие обстоятельства (перечисляю согласно авторской градации их значения). Во-первых, широкий фронт вероятного удара немцев (до 100 км). Во-вторых, повышенная чувствительность войск первого эшелона к танковым ударам (с учётом плотности противотанковой артиллерии в полосе 13 А – 25 стволов на 1 км, а в 6 гв. и 7 гв. А – 9—10 стволов). И наконец, в-третьих, меньшее число средств борьбы с вражеской артиллерией[482]. Следовательно, по мнению Г.Т. Хорошилова, оба командующих, и Рокоссовский, и Ватутин, несмотря на разные условия, в которых находились их фронты, сомневались именно в устойчивости пехоты передового