Царские и шамилевские крепости в Дагестане - Булач Имадутдинович Гаджиев

в Калуге, Шамиль так охарактеризовал Даниял-бека: «Воин – плохой, советчик – хороший, исполнитель – никуда не годится». Может, в Шамиле говорила горечь за отступничество наиба и его нежелание разрешить дочери следовать за мужем в неизвестность? Скорее всего, наверное, так. Умер и похоронен Даниял-бек в Турции.

Аманат

Случилась эта история давно.

Тинамагомед 17 лет верой и правдой служил у Шамиля знаменосцем.

В одном бою его ранило осколком снаряда в ногу. Это случилось в августе 1859 года на Гунибе, где имам давал свое последнее сражение. С разрешения Шамиля Тинамагомеда увезли в Ириб. Туда же собрались оставшиеся в живых его мюриды и поклялись сражаться до последней капли крови. Вокруг Ириба они с помощью жителей возвели каменную стену высотою в два человеческих роста и толщиною в шесть локтей. Наблюдательные пункты были установлены на горе Улутль – в полукилометре от села Солибе – на таком же расстоянии к юго-западу, Шайтан-Тлури – к югу от Ириба, тут же за речкой. Вскоре сюда пришли царские войска во главе с полковником. После рекогносцировки он отослал донесение в Петербург, в котором говорилось, что некоторые мюриды из Гуниба переселились в Ириб, укрепили его и вместе с местным населением хотят драться до последнего. Можно нарваться на крупную неудачу». В конце донесения полковник запрашивал: «Что следует мне делать?» Стал ждать ответа, и каждый день ему казался длиною в год.

Из Петербурга поступила депеша с требованием без капли сожаления сжечь аул, чтобы ни один защитник не мог спастись.

Читает начальник письмо, а сам плачет. Офицеры подступили к нему с вопросом: «Что с Вами, господин полковник?» Полковник вопрос оставил без ответа и решил с парламентером войти в Ириб. Когда офицеры хотели противиться этому, он пригрозил: «Тогда брошусь со скалы!» На следующий день, забрав с собою нескольких подчиненных, он двинулся в Ириб. Один из его людей нес белое полотенце на древке. Их впустили в крепость через нижние ворота.

– Что Вам, русским, надо? – спросили у них.

Вместо ответа Гусейн через переводчика задал вопрос:

– Кто у Вас старший?

– Знаменосец Шамиля Тинамагомед.

– Где он?

– В своем доме, лечится от ран.

– Ведите к нему.

Дом Тинамагомеда находился на краю села над рекою Тлейсерух. На стук в двери никто не отозвался. Отстранив всех, полковник достал из тайника ключ и отворил ворота, удивив этим ирибцев и своих. Вошли в саклю. На тахте под лохмотьями лежал Тинамагомед. Увидев людей в погонах, он окликнул жену Пирдос, но ее не оказалось дома. Тогда вчерашний наиб Шамиля сорвал со стены саблю и с проклятиями обнажил ее, но мюриды не дали ему начать газават.

– Они пришли на переговоры! – сказали они своему предводителю, – поэтому они не подсудны.

– Какие могут быть переговоры, – закричал Тинамагомед, – когда эти люди связали нашего Шамиля! Если вы хотите, идите на переговоры, шейте себе саван!

– Не горячись, – перебил его полковник, – позволь тебя спросить. Скажи, пожалуйста, из этого дома столько-то лет назад Ваш наиб в качества аманата русским отдал 7-летнего мальчика?

– Да. Мне это хорошо известно.

– Как его звали?

– Гусейн. Твои вопросы – загадка. Чего ты хочешь?

– Сейчас узнаешь. Кем он тебе приходится?

– Двоюродным братом.

– Если это так, – воскликнул полковник, – я тот самый Гусейн.

В сакле стало тихо, как в глухо закрытом погребе. Эти слова для ушей Тинамагомеда прозвучали сладкой музыкой. У всех присутствующих вырвался глубокий вздох. Бывший наиб протянул обе руки к Гусейну, и они, крепко обнявшись и не стесняясь присутствующих, горько плакали. Придя в себя, заговорили о деле. Все это произошло просто и естественно. Оказывается, нет раны, для которой не нашлось бы бальзама.

– Я остаюсь с Вами, – произнес полковник, – но, чтобы не были напрасные жертвы, поступим как Шамиль: сложим оружие.

Поговорили с защитниками. Те, узнав историю с Гусейном и его предложение, не стали особенно горячиться.

Крепость Ириб открыла все свои ворота, куда вошли солдаты и офицеры. В течение семи дней они находились в ауле в мире и покое, как будто до этого 30 с лишним лет не дрались с горцами не на жизнь, а на смерть. Провожать солдат и офицеров ирибцы вышли всем селом, уходящие уносили с собою письмо, запечатанное сургучной печатью, в котором говорилось, что он, Гусейн, просит его, Императорского величества дать ему отставку, так как он хочет навсегда поселиться на родине, откуда был взят в аманаты в 7-летнем возрасте. Поступает так, потому что война закончилась, и он, как заложник, царю никакой пользы и помощи уже оказать не может.

Отставка была принята, но ирибцу разрешалось носить полковничий мундир и, кроме того, ему выделялась ежегодная пенсия такой суммы, которая его землякам и не снилась.

Гусейн (брат шамилевского знаменосца) вспомнил родной язык, женился на самой красивой девушке аула, занялся сельским хозяйством, не забывая при этом читать и писать о своей удивительно сложившейся жизни.

Что стало с его записками – неизвестно, известно только, что он умер в Ирибе и похоронен на местном кладбище.

Историю о русском полковнике Гусейне мне поведал Рамазанов Ахмад Гаджиевич, 1932 года рождения, в течение 40 лет скитавшийся по Грузии и Азербайджану с плотницкими инструментами. Работал он на пару с отцом, Рамазаном. Когда весна уступала место лету, они выходили на дорогу, чтобы, преодолев один из перевалов Дюльти-дага, на третий день спуститься в зеленую долину Азербайджана.

Переход с одного места на другое, еда всухомятку, работа в темном, сыром подвале, где санитарией и не пахло, тоска по родине – все это отцу моего информатора подорвало здоровье и сократило жизнь до 77 лет. Столько же прожила и его мама.

Рамазанов Ахмад Гаджиевич знает языки тех краев, где плотничал и лудил, характер у него спокойный, никуда не ездит, жизнь наладилась, горячая пища подается во время на стол, поэтому есть надежда, что Аллах смилостивится над ним и подарит жизнь дольше, чем его родителям.

Корнет из Ириба

Где Ириб, где Санкт-Петербург! И какая между ними могла быть связь? Оказалось, была, притом – установленная не сегодня, не вчера, а почти полтора века назад. Но я никак не могу представить себе, как мог простой горец из богом забытого дагестанского аула Магомед Гусейн-оглы не только очутиться в столице Российской Империи, но еще служить в царском конвое.

Когда в июле 1974 года я посетил Ириб, директор местной школы Омаргаджи Магомедов показал мне «Свидетельство», отпечатанное типографским способом на плотном сером потертом материале со