Над облаками - Владимир Викторович Мороз

найти нужное место. В результате 110 человек вернулись обратно, 17 – выбросили на свою территорию в Старицком районе, 18 десантников улетели далеко, к озеру Ильмень, а 71 боец был высажен в расположение 39-й армии. Вот последним также пришлось не очень сладко, о чем они поведали, возвратясь в самом начале марта.

– Я тебя предупреждал, что снова всё через задницу пойдет, – бурчал вечно всем недовольный Илья. – Половину батальона не выбросили! Это нам еще повезло, что немцев не так много оказалось. Иначе хрен бы из тех лесов выбрались.

– Ты бы точно выкарабкался, – усмехнулся Иван.

– Это почему?

– Да ты любого фрица задолбаешь своим нытьем!

– Фу, мерзота, – незлобно обиделся Илья и ушел, но уже через пару минут вернулся, теребя товарища за рукав: – Слышал, что Кисель натворил? Он теперь в героях ходит!

– Рассказывай. – Иван отложил письмо, которое вот уже который день не мог дописать родителям.

По рассказу Ильи, Ксанфий Киселев после выброски десанта оказался в группе, которая угодила в расположение 39-й армии. После сбора всех десантников во главе с младшим лейтенантом Казанцевым включили в состав заградительного батальона 178-й стрелковой дивизии, который сдерживал немецкие атаки, сражаясь на передовой. Через несколько дней непрерывных боев противник стал теснить наши войска. Киселев, заметив, что для отхода придется бежать по открытому месту, став хорошей мишенью, спрятался в бывшем немецком дзоте, откуда продолжал стрелять по врагу Окружив укрытие, немцы предложили воину сдаться, но тот послал их по матушке, батюшке и прочим чертовым родственникам. Фашисты решили, что не стоит из-за одного упрямца взрывать защитное сооружение, дабы в будущем продолжать дальнейшее использование. Поэтому они выставили около двери часового, надеясь, что русский солдат скоро замерзнет, проголодается и сам поднимет руки. Ксанфий, выжидавший возможности бежать, под утро, когда часовой клевал носом, тихонько приоткрыл дверь и бросил к его ногам гранату. Сразу после взрыва выпрыгнул из дзота, перевалился через бруствер и исчез в темноте. Немцы немного постреляли по полю трассирующими пулями, в надежде наказать негодяя, затем успокоились.

– Везунчик, – причмокнул Иван, – такое редко бывает.

– Ладно, – хлопнул его по плечу товарищ, – не буду отвлекать, пойду Андрюхе про Киселя расскажу, тоже, поди, не знает.

Оставшись наедине со своими мыслями, Иван взял заточенный карандаш, покрутил в руках.

«Дорогие папа и мама» – вывел он. Затем посидел, глядя в окно, не зная, что бы такое написать. Связи с родителями не было уже давно, последнее письмо от них пришло в конце мая. Небольшую деревеньку под Рославлем, что на Смоленщине, уже давно оккупировали фашисты. В самом начале августа из сводок Совинформбюро Иван узнал о тяжелых боях в тех местах. О том, что в окружение попала и была уничтожена группа генерал-лейтенанта Качалова Владимира Яковлевича – командующего 28-й армией, старались не говорить. Сам генерал погиб. Не имея информации, руководство Ставки с подачи начальника Главного политического управления, а по совместительству преданного сталинского опричника, Льва Мехлиса вдруг решило, что Качалов сдался в плен, и заочно приговорило Владимира Яковлевича к смертной казни. И только в декабре 1953 года после тщательного расследования, эксгумации братской могилы, опроса свидетелей, преодоления интриг со стороны власти бывшему командующему 28-й армией вернули честное имя…

Живы ли близкие, Иван не знал. Вряд ли отец решится оставить дом и уйти на восток, в эвакуацию. Слишком уж дорожил тем, что создал собственными руками. Каждый раз, думая о родителях, Иван замыкался, погружаясь в свои тяжелые мысли. Чтобы окончательно не утонуть в море переживаний, придумал себе рецепт, суть которого сводилась к написанию письма. Это помогало отвлечься, вырваться из сжимающего душу кольца отчаяния и внутренней боли. Иван прекрасно понимал, что, пока немцев не прогонят, известий с родины ждать не стоит. Но в соприкосновении карандаша с листком бумаги было что-то совсем мирное, спокойное. Сразу возникали воспоминания, в которых отец приходил с поля, гладил маленького Ванечку по пышной шевелюре, а мама наливала большую кружку парного молока.

– Батальон, выходи на построение! – раздался зычный голос дежурного.

«Потом допишу, когда спокойнее станет», – подумал солдат и убрал листок в карман гимнастерки.

Но наступит ли это «потом», не знал никто…

7 марта подполковник Гринев, получивший новое звание по случаю Дня Рабоче-крестьянской Красной армии и Военно-морского флота, был вызван в штаб, где ему вручили приказ готовить бригаду к отправке в немецкий тыл.

Глава 17

– Опять будем прыгать на головы фрицев? – Стоя в строю, Илья толкнул Ивана плечом. – Я еще с того раза в себя не пришел. Давай поспорим, что снова через пень-колоду пойдет.

– Да ну тебя, – отмахнулся товарищ, слушая комбрига, который, прохаживаясь взад-вперед, рассказывал о подготовке к боевому выходу. Место, где предстояло действовать бригаде, названо не было, но до него предполагалось добраться эшелонами.

– Куда это нас повезут? – негромко спросил Леша Кислицин, командир отделения, крепкий коренастый парень с серыми глазами на широком волевом лице.

– На кудыкину гору, – вздохнул Иван, – сейчас узнаем.

Вскоре закипела привычная работа. Чай, не на прогулку шли. На этот раз с собой брали даже минометы и противотанковые ружья. Складывали парашюты, лыжи, волокуши. В мягкие мешки упаковывали боеприпасы и сухой паек.

– Вася, а зачем тебе телефоны? – удивленно спросил Иван знакомого связиста, который, тихонько матерясь, тащил несколько аппаратов. Тот остановился.

– Представляешь, проводов к ним не дали! Интендант говорит: мол, немецких нарежешь в тылу. А как я до этого момента буду связь обеспечивать? Руками махать? Или орать? И как будто всё только и утыкано проводами. Их еще попробуй найди! – выругавшись, Вася подхватил телефоны и отправился дальше.

– Мне вот интересно, где столько самолетов возьмут, чтобы три тысячи человек в тыл забросить, – продолжал допытываться Илья, завязывая очередной мешок. – По моим расчетам, понадобится 179 бортов. Ты представляешь, какой это аэродромище нужен, чтобы столько транспортников вместилось. Такому даже наш, бориспольский, с его пятикилометровой взлеткой в подметки не годится.

– Не гундось, – буркнул Иван, схватив ящик с боеприпасами, – лучше помоги грузить. Если аэродром близко от линии фронта, то много самолетов не нужно, сделают по нескольку рейсов за ночь и всех перебросят.

– Да уж, – саркастически хмыкнул Илья, – лишь бы штурманы не сбились, а то еще выбросят прямо в Берлине.

– Ну и отлично, – усмехнулся Иван, – пойдем Гитлера в плен брать.

– Тьфу ты, герой бабы старой! Из нас еще на подлете зенитки решето сделают.

Во второй половине дня, когда только начало темнеть, имущество было упаковано и уложено в грузовики, которые тут же уехали на станцию Люберцы-1, чтобы выгрузить всё на платформе в ожидании эшелонов.