Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г - Владимир Александрович Иванов

английский посланник в Персии – сэр Гор Оусли. Он добивался того, чтобы мир был подписан в Санкт-Петербурге. Из набора этих фактов можно смело делать вывод о том, что место подписания мирного договора с Персией приобретало для России принципиальное значение. Действуя в союзе с Лондоном, Санкт-Петербург мог бы принять и такой проект английского посла Оусли – подписать в Тифлисе предварительный мирный договор «в целом с соблюдением принципа Status quo ad praesentem», a позднее, в Петербурге, с участием посланника шаха заключить окончательный фундаментальный трактат. Почему генерал Ртищев отказался от штурма Эривани, хотя к 1813 году на Кавказ прибыло подкрепление из Франции – русский оккупационный корпус графа Воронцова? Нет ответа и на вопрос, почему, заключив 1 октября 1813 года перемирие с персами на 50 дней, он, спустя всего несколько дней, 12 октября в спешке подписал мирный договор с Персией именно «в урочище Полистан при речке Зейве», то есть в Карабахе. Армянские исследователи придерживаются мнения, что к тому времени в Гюлистане, а не в Тифлисе, находился центр российской секретной дипломатической переписки, а в самом регионе сохраняли устойчивую власть Мелик-Бегларяны. Так на сцену большой политики в регионе выходил карабахский фактор. Видимо, не случайно и то, в 1817 году именно русский генерал армянского происхождении, карабахец Валериан Мадатов был назначен военно-окружным начальником Карабахского, Шекинского и Ширванского ханств, а не преемник Ибрагим-хана Карабахского, Мехти-хан, имевший к этому времени чин русского генерала и, в отличие от Мадатова, закрепленные в Кюрекчайском договоре «определенные ханские права». Еще одна загадка. Ст. XI Гюлистанского мира «По подписании сего Трактата, уполномоченные обеих Высоких Держав взаимно и без отлагательства отправлять во все места надлежащее о сем известие и повеления о немедленном всюду прекращении военных действий. Доставление же оных ратификованных сего Трактата экземпляров иметь последовать взаимно присылкою от Высоких сих Дворов к вышесказанным их Уполномоченным сроком через три месяца». В июне 1814 года Александр I подписал этот договор, но только 18 июля 1818 года Россия решила предать огласке содержание этого документа. Почему? Гюлистанский договор содержал 11 гласных статей и так называемый «секретный акт»… В то же время «сепаратный акт» давал возможность Персии обратиться к России с просьбой о пересмотре условий этого мира. Эту задачу должен был выполнить подписавший вместе с Ртищевым этот документ иранский посол Мирза-Абуль-Хасан-хан. Во время беседы с императором Александром I он получил сообщение, что «к шаху чрезвычайным послом отправляется вновь назначенный на Кавказ корпусным командиром А. П. Ермолов», которому «высочайше повелено во всем, сколько возможно, споспешествовать желанию шаха и сохранить его дружбу». Ермолов прибыл в Тифлис 10 октября 1816 года. И почти сразу отправился в свою первую инспекционную поездку по региону – в Карабах. Так начиналась еще одна, еще не совсем ясно прописанная историками, новая острая геополитическая интрига»[445].

Изложение безусловно интересное, тем не менее, как представляется, собственно «загадок» там было не так уж и много. Как уже было показано выше, сам Гюлистанский мир должен был подписываться при крайне зыбкой политической обстановке, которая складывалась на европейском театре и оказывала свое непосредственное влияние и на русско-персидские дела. Там было много потайных ям, туманных предположений и всякого рода «если» на пути к окончательной победе над Францией. Отсутствовало доверие между союзниками по VI антифранцузской коалиции (кстати, немногим позже, во время Венского конгресса, длившегося с сентября 1814 г. по июнь 1815 г., это проявилось весьма ярко, когда 3 января 1815 г. был подписан секретный сепаратный договор между Францией, Англией и Австрией, направленный против Пруссии и России)[446]. Здесь можно упомянуть и заключение (несмотря на некоторое похолодание в 1813 г. во взаимоотношениях) и Тегеранского англо-иранского договора от 13 (25) ноября 1814 г., который был направлен против России же[447]. Между тем, как будет показано ниже, в самом договоре ни о каком английском посредничестве речи нет. Было значительное английское влияние и де-факто вмешательство, но российская дипломатия всегда избегала фиксации де-юре какого-либо посредничества, будь оно французским, или же британским. И это было не случайно, так как это уже и юридически означало бы право англичан на вмешательство. Как уже было отмечено, инструкции, данные императором Александром I четко требовали не принимать английского медиаторства, и чтобы содействие английской дипломатии «в сближении нашем с Персией было ограничено только добрыми его на тот конец услугами; но отнюдь не имело бы вида медиаторства или гарантии, которых принимать не следует по уважениям, что и другим державам в разных случаях было в том отказано»[448]. Нежелательного медиаторства де-факто в силу ряда причин, избежать не удалось, однако де-юре, к чести русской стороны, оно не было зафиксировано.

Кроме того, как уже было сказано, Россия также, несмотря на победы, сама нуждалась хоть е небольшой передышке. Поэтому, исходя из анализа складывавшейся ситуации, представители российской дипломатии нередко считали нужным «торопиться не спеша», т. е. – действовать максимально осторожно. В рассматриваемый период времени, они также, в основном, действовали в зависимости от складывавшейся обстановки, от наличия лимита политического времени (а категория эта, как известно, отлична от физического времени, и в зависимости от ряда факторов ускоряется или замедляется). Что касается несколько «противоречивой» в этом контексте позиции самого Н.Ф. Ртищева, то, как известно, начиная с 1806 г., всегда имели место инструкции и пожелания заключить насколько возможно выгодный мир, но вместе с тем, полнота свободы действий оставлялась за главнокомандующими, лучше осведомленными по части наибольшей выгоды текущего момента. Мы неоднократно видели, что во время смен главнокомандующих, основной направляющей мыслью всех инструкций МИД-a, и лично императора являлось добиваться заключения мира. Но как это было возможно осуществить, если Иран, поддерживаемый то Францией, то Англией, и снабжаемый ими военными специалистами, вооружением и финансово, был нацелен на продолжение войны? К чести тогдашних «творцов» российской внешней политики следует отметить, что они неплохо представляли всю сложность складывавшейся ситуации. Петербург высказывал пожелания, но не особо «прессовал». Поэтому, о каком либо особом «давлении» на Н.Ф. Ртищева, отличном от «давления» на прежних главнокомандующих утверждать нельзя. Иной вопрос, что сам главнокомандующий, подписывавший этот договор (где границы оказались нечетко определены, да еще и был подписан «Сепаратный акт»), оказался не во всех вопросах на высоте. Быть может, прояви он больше настойчивости и решительности, то и границы бы были четко определены, и «Сепаратного акта» не было бы.

Касательно же отказа от возможного штурма Эривани в контексте прибытия русского корпуса графа Воронцова из Франции в 1813 г. следует отметить, что на деле, все произошло несколько иначе. Подкрепления действительно ожидались,