Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г - Владимир Александрович Иванов

поколебленные позиции, англичанам следовало продолжать усиленно хлопотать в интересах иранских, но уже не в вопросе войны, а в вопросе мира. Ведь «неожиданно» проснувшийся пацифизм британцев был слишком контрастен, по сравнению с прежними советами. Эта, уже в самом деле мало ожидаемая для иранцев трансформация возбудила, как уже было отмечено, среди так называемой «партии войны», во главе с Аббас-Мирзой и Мирзой-Бозоршм явное негодование. А потому, они стали очень подозрительны по отношению к британцам. И Гор Аузли вел переговоры опираясь уже на самого Фатх-Али-шаха и визиря Мирзу-Шефи[460], которых тоже, как уже было отмечено, пришлось в весьма резких выражениях ему убеждать[461]. Исследователь Б. И. Балаян отмечал «Преклонение Ирана перед Англией не исключало и не ослабляло сопротивления Каджаров наиболее грубым проявлениям британской экспансии»[462].

Исходя из своих собственных интересов, английская дипломатия стремилась добиться от России также и территориальных уступок, заявляя о чрезвычайной трудности сохранения сложившегося статус-кво. Г. Аузли, выставляя себя в качестве «искреннего друга обеим сторонам», защищал по сути поколебавшееся на тот момент британское влияние. Симптоматично, что теперь (после многих лет военной прямой помощи) и перед лицом собственного очевидного провала, англичане склонны были обвинять иранцев (параллельно поддерживая надежды в Тегеране) в упорстве. По этим же мотивам и Мориер в письме к лорду Вальполю сетовал, что «Неблагонамеренность, лукавство и вероломство персиян затрудняли его (заключение мира) до сих пор до невозможности, и если бы русские им не задали прошедшей зимой двух или трех уроков самых порядочных, то я никак и не поверил бы, чтобы мы могли склонить их к замирению.

Румянцев Н.П.

Люди, имеющие всю власть на границе, и в числе оных мнимый наследник Персии и один из министров шаха Мирза-Безюрг, находят в том большую выгоду, чтобы сие дело не состоялось, и они то делали главное в том препятствие»[463]. Однако, он «забыл» при этом упомянуть, что к этой «неблагонамеренности» привели именно инсинуации английской стороны. По чьему совету и настояниям иранцы тянули время, или шли на срыв переговоров? Министр иностранных дел России гр. Румянцев, информируя Ртищева писал, что «Англия обязалась трактатом с Персиею употребить всевозможные старания, дабы склонить Россию на возвращение всех земель, у Персии нами завоеванных, но… после блистательных успехов, надежды персидского правительства до того понизились, что Узелей, как видно, опасается, чтобы заключение мира не состоялось без его содействия, в каковом случае Англия потеряла бы в том краю снисканное ею уважение, и дабы сдержать свое влияние, сей посланник намерен настоять на том, чтобы мы возвратили Персии хотя одну или две маленькие провинции, полагая за такую услугу Персии одержать разные выгоды посредством торгового трактата, который они надеются заключить с сею державою», и потому, он отмечал, что главнокомандующему следует употребить все усилия, чтобы «ограничить, поколику можно» влияние английского посла на русско-иранские переговоры»[464].

Между тем, в своем письме к ген. Ртищеву от 28 июня (10 июля) 1813 г. Гор Аузли, прямо пытаясь испугать главнокомандующего трудностями мирных переговоров на основании сложившегося статус-кво, писал «Относительно Status quo ad presentem, то, в уважении трудностей, какие я должен был превозмочь, дабы согласить на сие персиян (так как последние поражения их делали согласие сие еще более затруднительным по их гордости), я надеюсь, что в. пр. охотно уступите Персии какую-нибудь малую частицу владений… Я прошу вас покорно принять не в виде требования со стороны Персии (и держава сия согласна на статус-кво), но только как простую просьбу со стороны моей, как искреннего друга обеих сторон»[465]. Ртищев же совершенно резонно продолжал указывать на то обстоятельство, что если уж в 1812 г., Россия не уступала, то теперь тем более «Если в прошлом году, когда Россия находилась в весьма затруднительном положении, в рассуждении вторжения французов, и даже в Грузии произведен был мятеж царевичем Александром, я отверг перемирие с Персией единственно по поводу точно таких же требований со стороны персидского правительства, то тем более теперь я не могу и не вправе, без нарушения своих обязанностей, сделать какую-либо уступку из владений, состоящих под единственной властью Его Величества»[466].

Не менее категоричен он был и вопросе перемирия «Одно перемирие, сколько бы продолжительно оно ни было, не может составить обеспечения для обеих воюющих сторон. Желание же персидского правительства заключить перемирие для того, чтобы постановить прелиминарные пункты, сообщенные ему мною еще в прошлом году, доказывает только намерение продлить время и может побудить Императора заставить подписать мир силою оружия. Мир этот, конечно, не представит уже тех выгод персиянам, которые они могут приобрести теперь»[467].

Итак, И. Ртищеву удалось отбить практически лобовую атаку, предпринятую Фатх-Али-шахом с помощью Г.Аузли, показав тем самым, что русское командование не опасается (если дело дойдет до крайности) продолжить войну, как бы это ни было нежелательно. В результате, шахом был уполномочен Мирза-Абуль-Хасан-хан для подписания перемирия на 50 дней и ведения переговоров для заключения мирного договора. Конечно, Аузли, с целью прикрыть свое дипломатическое поражение выражал в своих письмах к Ртищеву сетования о том, что отказ главнокомандующего от годичного перемирия чуть было не сорвал переговоры вовсе, однако тут же, ссылаясь на шахский двор, заявлял, что шах надеется после подписания мира, на добровольную уступку со стороны русского императора некоторых владений. И потому он набросал один пункт, который необходимо включить в договор[468].

Ртищев же со своей стороны отвергал как составленный для включения в договор данный пункт (являвшийся по сути первой редакцией «Сепаратного акта»), так и идею «краткого» мирного договора (т. е., видоизмененного перемирия). Ибо, фактически, это входило бы в противоречие с положениями готовившегося трактата, основанного на статус-кво. Вместе с тем, главнокомандующий дал согласие заключить перемирие на 50 дней, но и то, лишь с целью выработки за время его действия, положений для собственно мирного договора. Однако, отстояв на предварительной (пред-гюлистанской) стадии переговоров основные позиции, он, тем не менее отчасти уступил, дав обещание по заключении договора составить отдельно особый акт, по которому по которому иранское правительство могло обращаться к российскому императору (по отправлении посла в Петербург) с актуальными для него просьбами. Так, в донесении Ртищева графу Румянцеву от 9 сентября 1813 г. говорилось, что он согласился подписать «особый сепаратный акт, в котором персидским послам, имеющим отправиться по заключении мира к высочайшему российскому двору для поздравления Его Императорского Величества, будет предоставлено право, невзирая на окончательный трактат, с обеих сторон утвержденный, просить всероссийского