Вечный день - Юлиус Фучик

развел костер, вверх по стенке прокопал желобок для дыма. Огонь едва заметно тлел, дрова оказались влажными, плохо горели, зато густо поднимался дым, и лицо Велько покрылось копотью, как дно котелка. К Велько все время приходили бойцы, чтобы перенять опыт, и задерживались больше, чем положено. Они тихо о чем-то переговаривались, голоса их звучали как журчание неторопливого ручейка, прыгающего по камням.

— Где ваши командиры? — спросил Космаец Видича.

— Звонара минут пять назад был здесь. И командир второго взвода… — ответил Велько, прикрывая полой шинели свой примитивный камелек с тлеющим огнем. — Где-то они рядом.

— Они должны быть в траншее.

Видич смущенно пожал плечами, будто упрек командира батальона относился к нему.

— Пройдите немного дальше, — Велько показал рукой в сторону, откуда Космаец только что появился. — Может, они там.

«Если он не видел, откуда я пришел, — подумал Космаец, — как он заметит немцев, если те пойдут в атаку? А я еще хотел поставить его вместо Звонары…»

— Там я уже был… — Космаец с удивлением отметил, что он спокоен, что гнев не охватывает его.

И только потом, пробираясь по траншее, Космаец догадался, почему у него не исчезло радостное настроение: во внутреннем кармане шинели лежало письмо. Для него на минуту перестало существовать все, кроме мыслей о Катице. Чудилось, будто она выплывает из темноты с зажженным факелом, чтобы осветить ему дорогу. Но это были ракеты. Засунув руки в карманы, Космаец неторопливо шагал, вглядываясь в темноту. Все вокруг было знакомо. Он знал, через сколько шагов будет следующий изгиб траншеи, где стоят пулеметы, где противотанковые ружья и когда отделится ход сообщения. Он так изучил передний край батальона, что мог пройти его с завязанными глазами и ни разу не сбиться с дороги.

«За шестым изгибом влево идет ход сообщения к землянке второй роты, — подумал Космаец, когда на сером фоне увидел черный силуэт тяжелого пулемета. — Могу биться об заклад — они все там. Видимо, Симич и по ночам устраивает читательские конференции. Дня ему не хватает…»

Космаец пожалел, что прицепил звезды на рукава куртки — для шинели не нашлось лишней пары. Как и все смертные, он не был лишен тщеславия, и сейчас ему хотелось увидеть, какое впечатление произведет его вторая звезда.

Дверь в землянку оказалась открытой, оттуда доносился гул голосов. Как морской прибой, он то усиливался, то чуточку стихал, но не умолкал. «Нет, это не читательская конференция, а что-то более важное», — решил Космаец.

В землянке второй роты раньше размещался штаб немецкого полка. Она была построена очень прочно, с перекрытиями в несколько накатов, с хорошей вентиляцией, полы были застланы досками, а стены обшиты фанерой. Симич превратил землянку в импровизированный клуб. На фронтоне землянки он прибил крышку от снарядного ящика. На ней раскаленным шомполом выжжена надпись: «Клуб. Вход бесплатный. Публика развлекает себя сама. После войны победители получат призы». «Это значит никогда», — дописал кто-то углем. Потом клуб Симича так и прозвали: «Это значит никогда». И действительно, здесь никогда никаких развлечений не было, если не считать тех мероприятий, которые Симич сам проводил. Но он чаще всего отправлялся к бойцам в траншею и часами читал им новые главы из своей книги. Совсем недавно Симич открыл в себе писательский талант. Никогда раньше он не подозревал о нем. Чтение новых глав всегда проходило шумно и весело, и потом еще долго в окопах царила эта приподнятая атмосфера.

На этот раз в землянке Симича тоже было шумно и многолюдно. Космаец остановился у дверей и прислушался. Он сейчас всех видел, а сам скрывался в тени. На столе коптила «бомба», заправленная бензином с солью. Свет был тусклый и неровный, и от этого тени людей качались и ползали по стенкам. По одну сторону стола сидел Алексич, напротив его Симич, оба молчаливо улыбались. Видимо, они устали сражаться между собой и теперь отдыхали, готовясь к очередному раунду.

Алексич, сославшись на неотложные дела в батальоне, отказался от ужина в бригаде. Он не любил неофициальные приемы, где очень много едят и пьют и ни слова не говорят о деле. Космаец прочел на его лице озабоченность, которая всегда появлялась у комиссара, когда нужно было принять важное решение.

— Я обошел весь передний край и ни одного командира не встретил. Жаль, что немцы об этом не догадываются. Они бы внесли полную ясность в ваши споры.

Услышав голос Космайца, все умолкли, повернулись к нему.

— Внесут ли немцы ясность в наши споры или нет, я не знаю, — первым заговорил Милан Перкович. В его голосе чувствовалось воинственное настроение. — А тебе придется вносить ясность. Мы хотим от тебя узнать настоящую правду…

— А разве бывает ненастоящая правда?

— Ты не придирайся к словам. Мы хотим знать, это правда, что нам здесь комиссар сказал? Мы от тебя всегда слышали только справедливые решения, а теперь…

— В чем же я несправедливо поступил?

— Как в чем? — воскликнул Перкович. — Разве то, что решил послать Звонару в Советский Союз, а не меня, ты считаешь справедливым? Ведь я не хуже его. И если справедливо судить, я на два месяца раньше его пришел в партизаны. С этим нельзя не считаться.

— При чем здесь, кто раньше, кто позже пришел?

— Как при чем? Раз я раньше пришел в партизаны, значит, у меня больше прав ехать в Советский Союз учиться.

— Если так, то у меня преимущество перед тобой, — подал голос Симич, — а меня не отпускают…

— Все ясно, все понял, — делая ударение на каждом слове, ответил Космаец. — Все обижены, все хотят ехать учиться в Советский Союз, а командир батальона не отпускает.

— Нет, не просто учиться, не надо искажать слова наши, — пояснил Перкович, — учиться в Советском Союзе!

— Все вы хотите ехать учиться. Я тоже хочу, мне даже предлагали, — вырвалось у него, — и у меня больше преимуществ, чем у многих из вас. Я раньше всех пришел в партизаны. И все равно я, когда мне предложили, отказался.

— Эге, так тебе и поверили, что ты отказался, — вставил Симич. — Можешь басни не рассказывать.

— Я хочу одного, — перебил Космаец, — чтобы вы немедленно шли на свои места.

Командиры поднялись. Космаец провожал их грустной улыбкой. Он прекрасно понимал чувства и желания этих парней, своих единомышленников. Он должен был отговаривать их от того, чего ему самому очень хотелось. Алексич сочувственно взглянул на Космайца. Они понимали друг друга без слов.

— Конечно, нетрудно понять желание наших ребят, — задумчиво глядя на мигающий огонь, заговорил комиссар. — Чудесные они парни, и ты, Космаец, напрасно с ними так резко разговаривал.

— Уверяю тебя,