Вечный день - Юлиус Фучик

— Не в этом дело, обиделись они на тебя или нет. Оскорбить человека, назвать трусом — легко, а ты сейчас именно так сделал. Честное слово, мне их жаль, я им сочувствую, временами завидую, но больше всего я их люблю. Да, да, я их очень люблю. Мне, кроме вас всех, больше некого любить.

Космаец достал сигарету и неподвижным взглядом уставился на нее.

— Любить можешь, это твое право, но сочувствовать и завидовать не стоит. — Он закурил и, не вынимая сигареты изо рта, продолжил свою мысль: — В первом случае ты унижаешь других, а во втором — самого себя.

— Не знаю, у меня никогда не было времени задумываться, когда оскорбляют и унижают мои чувства. Не знаю, может, ты и прав, но все равно я очень завидую нашим ребятам. С каким рвением они стремятся учиться! И не просто учиться, а учиться именно в Советском Союзе. Когда я вернулся с совещания и сказал, что из нашего батальона один товарищ поедет учиться в Советский Союз, у всех было такое настроение, будто я сказал, что война кончилась. Для меня эта была приятная минута. И я сожалею, что мы сейчас не можем послать учиться пять, десять человек. Скоро, совсем скоро кончится война, начнется новая жизнь, перед нами будут новые задачи. Мы научились воевать, но эта учеба стоила нам дорого, она обошлась нам в тысячи напрасно потерянных жизней. За обучение одного товарища мы платили жизнями двух других. Я часто задумываюсь над тем, что нам предстоит сделать в будущем. Война выиграна — это ясно, но после нее нам в наследство достанется нищая страна, вдобавок и неграмотная. Мы будем строить новую жизнь и учиться, учиться и поднимать развалины. Все сразу, без передышки. У нас не будет времени раскачиваться. Война закончится — борьба будет продолжаться. — Алексич встал из-за стола, подошел к двери и приоткрыл ее. — У немцев сдают нервы. Они всю ночь непрерывно стреляют. — Вернулся, сел на прежнее место.

Космаец молча курил, а Симич, низко согнувшись над столом, что-то быстро писал.

Стрельба с немецкой стороны не прекращалась. Высоко в небе, за облаками, гудел ночной бомбардировщик. Космаец прикрыл глаза, задремал. Комиссар взглянул на него.

— Мне иногда так хочется спать, — признался он, — что, кажется, проспал бы целые сутки. Но только кажется. С начала войны я никогда не спал больше четырех часов в сутки. Сегодня мне вообще не хочется спать. — Комиссар застегнул шинель и потрогал кобуру. — Ты поспи, а я пройдусь по позиции. Слишком нахально ведут себя немцы, мне это не нравится.

Космаец устремил взгляд на комиссара, будто не понял, о чем тот говорит.

— Да, ты прав, они ведут себя безобразно, но я посплю. Прошлую ночь я не ложился, устал и чувствую, что до штаба не дойду. Иовица, я у тебя где-нибудь прилягу.

Симич не сразу ответил. Он отложил ручку в сторону и потер виски. Глаза у него были красные, под ними синие круги.

— У нас только одна постель, — сказал Иовица, — и сейчас на ней спит Десанка. Если она тебе уступит…

Космаец расстелил шинель на полу.

— Зачем тревожить ее? Мне не привыкать спать на полу…

Космайца разбудило осторожное прикосновение теплых пальцев. Сквозь сон с трудом пробивался приглушенный шепот.

— Прошу меня выслушать, Космаец. Ты не должен спать, пока меня не выслушаешь, — настойчиво просила Десанка. — Я давно искала случая поговорить с тобой, командир. Мне некому больше довериться, кроме тебя. Выслушай меня. Ты должен мне помочь. Я хочу выйти замуж, а Иовица меня не отпускает. К Алексичу я боюсь обращаться. Он меня не поймет, а ты должен понять.

Последнюю фразу Десанка почти выкрикнула, и от этих слов Космаец окончательно проснулся. Он не помнил, сколько длился его сон: когда открыл глаза, в землянке горел неясный свет, но Симича на месте не было. Десанка склонилась над Космайцем, в упор смотрела на него, глаза ее светились в сумраке землянки.

— Ты слышал, о чем я тебя просила?

Космаец прикрыл глаза и отрицательно покачал головой:

— Нет, я ничего не слышал, я спал…

— Господи, какие вы все глухие! — воскликнула Десанка, и у нее на ресницах заблестели слезы. — Я ведь надеялась, что ты меня поймешь… Космаец, я хочу выйти замуж.

— Не думаю, чтобы этот брак был слишком счастливым, — заметил он.

— Когда любят, об этом не думают. А я Константина Логинова люблю, очень люблю, и он, кажется, тоже влюблен, хотя я не совсем уверена. Сейчас это не имеет значения. Он предложил мне уехать с ним, и я согласилась. Симич меня не отпускает, потому что сам в меня влюблен. Он все время старается держать меня в землянке, как под арестом, и я вижусь с Константином, когда удается сбежать отсюда. Мы очень редко встречаемся. — Десанка говорила глуховатым, низким голосом, будто слегка осипла. — А я хочу все время быть с ним, вот так, рядом, как сейчас с тобой.

Космаец несколько минут молча смотрел на ее заплаканные глаза, потом заговорил, сбивчиво и путано, сосредоточенно глядя в одну точку на потолке, словно там было написано все, что он хотел сказать.

— Разве тебе не кажется глупым выходить замуж, когда еще идет война? — спросил он. — Я считал тебя более благоразумной. Правда, это твое личное дело. Поступай как знаешь. Только ты могла бы и подождать. Не понимаю, к чему такая спешка. Тебе только девятнадцать лет.

— В моем возрасте легче рожать детей, — заявила она.

— Если только поэтому, я не имею права возражать. — Он помолчал, обдумывая, правильно ли поступает, потом сказал: — Логинов напрашивался на мою свадьбу, но, видимо, сначала я на его повеселюсь.

Десанка ласково посмотрела на Космайца.

— Значит, ты не возражаешь? — Она вся светилась от счастья.

— Чего уж там возражать, если вы решили. Хочу тебя только предупредить, ты должна… — Он не договорил. В землянку кто-то вошел.

— Друже поручник, — хрипло прозвучал голос связного. Это был Младен Остоич. — Вас ждет в штабе какой-то капитан. Говорит, что его батальон прибыл нам на смену.

— Черт возьми! Я две ночи не спал.

Остоич смущенно опустил глаза, будто он был виноват, что Космайцу не дают отдохнуть.

— Наш батальон переводят на другой участок, — пояснил связной.

Космаец встал, набросил на плечи шинель и вышел, не прощаясь с Десанкой.

Десанка что-то сказала, но слова ее остались за захлопнувшейся дверью.

* * *

Наступление, как и предполагалось, началось на рассвете. На правом фланге, вдоль реки, где стоял батальон Космайца, наступала местная фрушкогорская бригада. Она