Вечный день - Юлиус Фучик

рвалась к Илоку. У нее с его гарнизоном были старые счеты, и ей предоставили возможность сразу за все рассчитаться. Ведь никто не знает, как лучше проникнуть в укрепленный город, чем его жители. А местные партизаны — это местные жители, и каждый считал для себя честью первым ступить на родные улицы. Их там с нетерпением ждали, как все они с нетерпением ждали условленного сигнала. Фронт грохотал с нарастающей силой, а сигнала все не было. Огонь артиллерии заглушал голоса. Земля содрогалась, будто невдалеке извергался вулкан.

Вечером полил дождь и всю ночь не прекращался. Под утро снег исчез, темнота сделалась более густой и липкой. Эти сутки были страшно тяжелыми для бригады. Она едва смогла продвинуться вперед на несколько километров, оставляя на поле трупы, разбитые орудия, перевернутые минометы. Немцы цеплялись за каждый бугорок, как утопающие за соломинку. Батальон Космайца находился во втором эшелоне вместе с пятым, самым молодым, еще не обстрелянным. Пятый батальон сформировался в Земуне из мобилизованных местных парней и домобран[36], сдавшихся в плен. На него не очень рассчитывали, да и сам он не проявлял заметного рвения, не стремился отличиться. И все же на второй день наступления его ввели в бой.

Это переполнило чашу обиды Космайца. И не только его, все бойцы батальона почувствовали себя оскорбленными.

— Разве не унизительно, черт возьми, болтаться на задворках, считать трофеи, когда впереди столько работы, — роптали бойцы. — Даже об интеллигентиках (так они называли пятый батальон) вспомнили, а нас забыли… Если по справедливости, то не кто иной, а мы должны идти впереди. Для этого мы и первый батальон. Как видно, сейчас все пошло навыворот, и задние колеса заняли место передних.

— Без нас война не кончится. Нас берегут для более важного дела, — успокаивал партизан комиссар Алексич, хотя про себя удивлялся, почему их батальон так долго держат во втором эшелоне. — И здесь мы занимаемся нужными делами.

— Как же, очень важно собирать пленных и считать трофеи, — злился Космаец. — Пролетарский батальон превратили во вспомогательную команду. Нет, так не годится, надо ехать в штаб.

— Когда штабу придется туго, о нас вспомнят.

— «Когда штабу придется туго», — повторил Космаец и покачал головой. — Уж если не ввели нас при атаке Любского леса… Там действительно было тяжело. Второй батальон шесть часов не мог прорваться. Всю артиллерию стянули туда. Я думал, оглохну от стрельбы. Два русских дивизиона, наш шестой батальон со своими пушками и минометами, потом минометы всех батальонов. В прошлом году мы не имели столько артиллерии во всей нашей армии, сколько сейчас имеет наша бригада. Слышишь, как бухает, даже земля дрожит.

Где-то впереди сквозь адский грохот канонады вдруг прорвалось отчаянное «а-а-а-а».

— Четвертый батальон атакует Моловин, — прислушиваясь к нарастающей стрельбе, заметил комиссар.

— Если будут так быстро двигаться, мы их до Загреба не догоним, — отозвался Космаец.

— Не волнуйся, до Загреба четыреста километров.

— О Загребе не скажу, но Шид без нас могут занять. Как думаешь? Ведь до него не более десяти километров.

— Я плохо соображаю на голодный желудок, — увидев, что прибыла полевая кухня, пошутил Алексич. — Перекусим, потом решим, кому брать Шид.

Завтрак привезли на рассвете. У бойцов вспомогательного взвода был такой торжественно-счастливый вид, будто они всю ночь штурмовали передний край. И это торжество подчеркивалось белыми колпаками поваров. Кухню поставили на опушке леса, на небольшой высоте у перекрестка дорог Илок — Шид, Люба — Моловин. Повара как бы умышленно выбрали это место, чтобы показать, что и они не трусы. С высотки как на ладони видны наступающие цепи, изредка сюда залетали снаряды, совсем рядом догорал небольшой хутор. Огня почти не было, но дым густыми облаками стелился над землей. В воздухе кружили крупные хлопья пепла и мелкие снежинки. После вчерашнего дождя одежда на бойцах еще не просохла, и холод забирался в самую душу, замораживал кровь. Все с нетерпением ждали кофе, чтобы согреться, но вместо кофе стали разливать вино. Такая роскошь была в новинку.

— Вино? Это уж интенданты постарались, — смеясь, заметил комиссар. — И они могут отличиться, когда захотят.

— К черту вино! Нашли чем нас задобрить.

— Когда ты перестанешь ворчать? Передовые батальоны, уверяю тебя, сухарей не получили, а нам вино дают. Чем же мы плохо живем?

Космаец выпил вино и отставил стакан в сторону.

— Все-таки это несправедливо, нам привезли вино, а тем, кто целые сутки не вылезает из огня, даже сухарей… — Он повернулся, высматривая кого-то среди бойцов. — Остоич, быстрее приведи мою лошадь! — приказал Космаец, увидев своего связного. — Поторопись!

— Ты не будешь завтракать? — спросил комиссар. — Должно быть, этой ночью был где-нибудь на торжественном ужине…

— Этой ночью был на собственных крестинах… Каждый раз, когда я обращаюсь к командиру бригады с просьбой ввести наш батальон в бой, он прогоняет меня, как мальчишку. Сперва обещал сделать это вечером, затем ночью, потом отложил на утро. Посмотрим, что он сейчас скажет.

— Как бы там ни было, а позавтракать надо. Голодная забастовка теперь не в моде.

— Зато стало модным держать лучший батальон на задворках… Остоич, где же ты пропал, долго я буду ждать?

— Друже поручник, вам придется ехать на моей лошади, — сказал связной. — Ваша потеряла подкову и захромала.

— Вот невезение! Что ж, поеду на твоей.

Космаец никак не мог примириться со своим положением и понять, почему батальон до сих пор не вводят в бой. Его настроение передавалось бойцам, и они завтракали молча, сосредоточенно смотрели в свои котелки, избегали встречаться взглядами с поручником. Было тихо, слышался только звон ложек о котелки. Стрельба отдалилась, будто ее снесло ветром. Впереди, где шел бой, поднимались черные султаны дыма. Это горели подожженные дома и сеновалы. Со стороны Илока подул легкий ветерок и донес назойливое и очень неприятное жужжание моторов. Сперва оно было похоже на далекое завывание штурмовиков, и на него не обратили внимания, потом стал отчетливо прослушиваться гул танковых моторов. Все насторожились. Откуда вдруг взялись танки?

С каждой минутой гул усиливался. Наконец на дороге от Илока между редкими деревьями показались три фашистских танка.

— Почему они появились с тыла? — удивился Космаец.

— Отступают от Илока. Другой дороги нет, — пояснил комиссар.

— Перкович, живо свой взвод к дороге! — приказал Космаец. — Тебе предоставляется возможность отличиться… Остальным занять оборону.

Вслед за танками показались машины с пехотой.

— Командиру пулеметной роты отрезать пехоту от танков! — скомандовал Космаец. — Первая рота располагается справа от дороги, вторая — слева. Приготовить гранаты!

Танки и пехота приближались. До них оставалось около двухсот метров, когда с опушки леса застрочили тяжелые пулеметы и ударили противотанковые