Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

Первый этап характеризовался резким обострением во взаимоотношениях В. А. Косоговского и В. К. Бельгарда, осложненным недоброжелательностью к новому Заведующему со стороны шаха, военного министра и русской дипломатической Миссии. Рассмотрим основные его события, чтобы затем перейти к их трактовке.

И мая 1894 г. произведенный 17 апреля в полковники ГШ В. А. Косоговский прибыл в Тегеран, а 18 мая принял у В. К. Бельгарда бригаду с объявлением ему благодарности приказом. Однако 12 мая, на встрече с российским поверенным в делах, полковник заявил, что прибыл отчислить ротмистра. В 20-х числах того же месяца состоялось представление В. А. Косоговского шаху, военному министру и садразаму. В присутствии полковника они крайне хорошо отзывались о В. К. Бельгарде, а шах выразил желание, чтобы тот остался в ПКБ. Автор «Краткого очерка отношений полковника Косоговского к ротмистру Бельгарду», составленного уже после удаления В. К. Бельгарда из Персии для российского военного министра, сообщал, что во время представления В. А. Косоговский высказывал перед высшими сановниками явное нетерпение, когда те хвалили ротмистра. «Вообще, – отмечалось в «Кратком очерке», – он крайне поразил персидские власти, откровенно и свободно характеризуя с дурной стороны деятельность прежде обучавших персидскую бригаду русских офицеров. Так, о полковнике Шнеуре он доложил Наибу ос-Солтане, что он, как пехотный офицер, не имеет представления о кавалерийской службе… а капитана Блюммера характеризовал отсталым на поприще артиллерийских знаний»[1142]. Следующим шагом в конце мая Заведующий объявил ротмистру в присутствии А. Н. Шпейера, что не желает служить с ним в одной части. В. К. Бельгард пообещал в марте 1895 г., когда оканчивался срок его контракта, подать рапорт на отчисление с правом воспользоваться отпуском для оплаты долга. Полковник не возражал. Он «дал ему слово, что раз решившись на отъезд, ротмистр может во всём всемерно рассчитывать на него для облегчения своей дальнейшей службы». Кроме того, «обещал ему, что не постесняется выдать ему, в счёт содержания, какую угодно сумму, лишь бы последовало разрешение посланника»[1143].

Первая половина лета прошла сравнительно спокойно – полковник разбирался с делами вверенного ему подразделения. Основное, что беспокоило В. А. Косоговского, был финансовый вопрос. «Я очутился, – писал он позже в письме в Иркутск своему другу полковнику ГШ Алексею Николаевичу Нелидову, – во главе учреждения, представлявшего собой нечто вроде Панамы[1144]: денежный ящик пустой, вместо наличных казённых сумм – 30000 долгу»[1145]. Цифру эту необходимо воспринимать как приблизительную – в своих воспоминаниях и письмах В. А. Косоговский часто использовал почти точные, т. е. округленные, данные. Правда, откуда взялась именно такая сумма, с уверенностью сказать сложно. Видимо, не разобравшись до конца с особенностями формирования и расходования бюджета, полковник включил в долги все суммы, которые мог. В частности, он включил сюда закупки у поставщиков, бюджетный дефицит Н.Я. Шнеура, долг ротмистра. Так, он разослал порученцев ко всем поставщикам В. К. Бельгарда, чтобы узнать, сколько кому должен[1146]. Затем эти суммы он вменил в вину своему предшественнику. Это показывает, что особенностей персидской торговли полковник на первых порах не понимал. К тому же Заведующий не освоил еще систему выдачи бюджетных денег правительством, что тоже наложило отпечаток на его выводы. Рапортом от 2 июня В. А. Косоговский сообщил поверенному в делах о «крахе финансовых дел бригады». Однако, дипломат, видимо, и так был осведомлен о финансовых сложностях части. Тем не менее 4 июня он ответил, что персидскому правительству об этом сообщать не следует. Политика сохранения «хорошей мины при плохой игре» продолжала оставаться главенствующей.

Чем больше полковник вникал в ситуацию внутри ПКБ, тем более обострялась его неприязнь к В. К. Бельгарду. С 25 июля по 20 августа тот болел. Была ли эта болезнь реальной или же ротмистр пытался таким образом избавиться на время от общения с командиром, сказать сложно. Тем не менее показательно, что ни один из товарищей по указанию полковника его не посетил. «Только некоторые украдкой, – сообщал А.Н. Шпейер, – а поручик Орановский[1147] извинялся перед Бельгардом за это, так как боялся навлечь на себя гнев полковника за посещения.

Полковник же являлся в миссию и требовал скорейшего удаления ротмистра Бельгарда без объяснения причин»[1148]. О мотивах нерасположения В. А. Косоговский не сообщил ни поверенному, ни посланнику, ни ротмистру. Последний вообще узнал о том, в чём его обвинял командир, только по прибытии в Россию[1149].

19 августа В. А. Косоговский наконец сформулировал свою позицию. Он составил два рапорта. Первый – на имя посланника, второй – начальнику отдела ГШ штаба Кавказского военного округа. Эти и другие документы позволяют с большой точностью выявить причины, толкавшие полковника на конфликт с В. К. Бельгардом и объясняют его поступки.

В рапорте Е.К. Бюцову основной акцент полковником был сделан на долгах В. К. Бельгарда. Упоминая о бюджетном дефиците бригады, В. А. Косоговский особое внимание обратил на долг в 1000 туманов Ссудному банку Персии. В первом пункте своего «обвинения» он отмечал, что на векселе стояли подписи «временный командир бригады, ротмистр Бельгард» и «заведующий хозяйством, подъесаул Рафалович»[1150]. Таким образом, Заведующий утверждал, что долговое обязательство было оформлено В. К. Бельгардом на бюджет ПКБ незаконно. «Подпись Рафаловича, по его словам, есть следствие давления со стороны ротмистра Бельгарда», – доносил В. А. Косоговский. К тому же, узнав, что назначен новый Заведующий, подъесаул, по словам В. А. Косоговского, «считал прямо невозможным (так в тексте – О.Г.) сдавать денежный ящик с таким недостатком, как, например, 800 туманов». Опираясь на слова Рафаловича, полковник указывал, что «ротмистром Бельгардом были разновременно вынуты из казённого денежного ящика на свои надобности 800 туманов», а вернул он их, перезаняв в банке, причём заем оформил на бригаду. Заведующий доказывал последнее тем, что оба офицера подписались своими официальными должностями[1151]. Тем не менее обвинял во всём он лишь ротмистра. Явное выгораживание подъесаула объяснялось тем, что В. А. Косоговский был хорошо знаком с ним еще до командировки в Иран и находился в постоянной переписке[1152].

Во втором пункте полковник обвинял В. К. Бельгарда в заносчивом поведении, в результате чего между ними установились враждебные отношения. «Ротмистр не примирился со своим понижением, – констатировал офицер, – и все распоряжения выполняет с весьма слабо скрываемым озлоблением»[1153].

Третьим пунктом полковник обозначил состояние дел в ПКБ. «Мною предпринято полное переформирование бригады