Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

(так в тексте – О. Г.), – доносил он, – ввиду того, что из 762 человек, считая 110 пенсионеров, с которыми 872 человека… мне было сдано 18 мая 1894 г. всего 175 конных, из коих вполне годных к кавалерийской службе оказалось только 112 человек». Помимо того, В. А. Косоговский замечал, что за время командования ротмистра загнано и пало «согласно ведомости» 47 лошадей[1154].

В четвертом пункте Заведующий писал следующее: «Вместо исполнения данного Вашему превосходительству обещания уплатить к 1 мая 1894 г. не только взятые им самим в долг для бригады 6000 туманов, но ещё и дефицит, оставленный полковником Шнеуром, ротмистр Бельгард наделал новых долгов у ростовщиков, чем почти удвоил дефицит бригады». Далее он жестко заявлял, что ротмистр не должен оставаться в бригаде. Пятым пунктом В. А. Косоговский ставил В. К. Бельгарду в вину, что тот, минуя своего непосредственного начальника, довел до сведения Миссии следующее: «Он мог бы выехать из Персии без скандала лишь в том случае, если бы за него немедленно заплатили 1800 туманов». Исходя из всего перечисленного, полковник просил российского дипломатического представителя о помощнике, «так как разобрать денежно-отчётные завалы без него невозможно». Что до ротмистра, то В. А. Косоговский высказал просьбу разрешить тому самому подать рапорт об отчислении. Заведующий объявил, что его долги в 1800 туманов (800 взятых до займа и 1000 по займу) бригада берет на себя[1155].

Е.К. Бюцов ответил сразу, в тот же день. Он разрешил ротмистру подать рапорт, а долг принять на бригаду[1156]. По получении ответа полковник составил рапорт в штаб Кавказского военного округа. Здесь он отмечал, что посланник был введен ротмистром в заблуждение. Но, когда с помощью Заведующего убедился, что В. К. Бельгард не оправдал его надежд, вызвал того в Миссию и имел с ним объяснение. Затем он велел полковнику подать рапорт военному начальству на Кавказе[1157].

В. А. Косоговский ходатайствовал о возвращении В. К. Бельгарда в 33-й драгунский полк и о назначении на его место есаула 1-го Лабинского конного полка Кубанского казачьего войска Сергея Ивановича Сушкова (об этом он позже подал два отдельных рапорта). «Оставаться здесь без строевого помощника немыслимо… ввиду происходящего теперь полного переформирования бригады из пешей в конную (так в тексте – О.Г.), – писал он, – …поручик Орановский с утра до вечера занят приведением в порядок годами запущенной и заброшенной артиллерии, бывшей всецело предоставленной уряднику Новаку, настолько огрузневшему, что тяжести его не выдерживает ни одна боевая лошадь. Есаул[1158] Рафалович не разгибается над установлением по возможности правильной отчётности»[1159]. Относительно ротмистра, то полковник считал, что наказание ему должен установить военный министр. Интереснее всего его предложение о компенсации долга в 1800 туманов. Если в рапорте посланнику В. А. Косоговский брался выплатить его из бюджета бригады, то в донесении на Кавказ предложил растрату покрыть из другого источника. В качестве такового он указал на средства, выделяемые ему на военную агентуру и военные надобности[1160].

Наконец, позднее В. А. Косоговский следующим образом описывал А.Н. Нелидову ситуацию конца весны – лета 1894 г. «Только, вступив на персидскую территорию и сподобясь прийти в непосредственное соприкосновение с олимпийцами-дипломатами, я понял, что все те заведения, в которых я воспитывался и обучался ранее, были не более как начальными школами, настоящая же академия ожидала меня в Перси-и»[1161]. «Вместо 500 строевых “казаков”, всего годных к казачьей службе 165 конных; самостоятельных командиров в бригаде оказалось ровно столько, сколько было на лицо русских офицеров и урядников-инструкторов, – сообщал он. – Но любопытнее и поучительнее было то, как отнеслись ко мне “русские представители Великой России на Востоке”: довольно тебе сказать, что один из этих олимпийцев, узнав о моем назначении и приведённый в отчаяние тем, что им не удалось провести своего, послал в Петербург телеграмму, гласящую, что “назначение полк. Косоговского было бы равносильно потере доброго русского имени на Востоке”. Меня дипломаты едва удостаивали протягиванием кончиков пальцев и, не умея справляться со своими собственными делами, стремились поучать меня подобно тому, как поучали моих предшественников; но я был так предупредителен, что просил их не беспокоиться и не надрываться ещё и чужими делами, и мало-помалу взял бразды правления в свои, собственные руки»[1162]. Далее В. А. Косоговский крайне нелестно охарактеризовал всех членов Миссии, отметив их нерусское происхождение. Выделил он лишь Григоровича, назвав его «русским», хотя и отметив, что тот «выкрещенный араб»[1163]. Особо полковник остановился на военных из России. «Затем военные представители, – писал он, – полковник Шнеур – еврей, выкрестившийся в лютеранство из иудейства, сын лудильщика из города Пскова; его временный заместитель ротмистр Бельгард; подъесаул Рафалович – сын выкрещенного еврея из города Гродно; капитан Блюммер – окончивший курс в Саксонском кадетском корпусе и из германской артиллерии переведённый в русскую гвардию конную»[1164]. Во всём письме чувствуется и откровенно высказывается отрицательное отношение ко всем не русским по происхождению, кто служил в Персии. По мнению полковника, они не только не могли (не будучи русскими), но и не хотели понимать и отстаивать истинные интересы России в Иране. Естественно, «истинность» определял сам В. А. Косоговский.

Из приведенных документов можно сделать определенные выводы относительно того, как виделась ситуация новому Заведующему, а также отчасти вскрыть скрытые мотивы его оценок и поведения. В. А. Косоговский обвинял В. К. Бельгарда по трем пунктам. Во-первых, в недостойном поведении относительно порученного дела и старшего по чину, своего начальника. Во-вторых, полковник считал, что ротмистр разрушил дисциплину в ПКБ и фактически превратил ее в небоеспособную часть. Но самым важным было третье обвинение – в неумелом ведении денежных дел бригады, финансовых злоупотреблениях и махинациях. С формальной точки зрения Заведующий был прав. Приехав из России, он застал воинскую часть, в которой имелась масса долгов, из списочного состава налицо не было и четверти «казаков».

Однако реально В. А. Косоговский оказался под воздействием ситуации, в которой побывало большинство командиров ПКБ в начале своего командования. Прибыв в Персию, он мыслил категориями европейских армий (каковой являлась и российская), где всё было четко определено уставами, структурировано, где финансовые проблемы не имели решающего значения для командира части, где и сам этот командир имел значительные права, при этом жестко соблюдалось чинопочитание, где кавалерийские части были обеспечены лошадьми, а служащие в них не могли по своему усмотрению (и даже с разрешения командира) покидать надолго свое подразделение, а тем более – служить, но находиться не на службе. Как