Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г - Владимир Александрович Иванов

в разные времена увлечена персиянами за Араке, а остальные по всегдашней опасности от неприятеля рассеялись в других частях Карабага. Сверх того, и самое укрепление Мигри, стоившее великой жертвы войскам е. и. в., занимавшим оное еще в прошлом году, брошено вовсе не по опасности от неприятеля, потому что место сие почти неприступно, а единственно от чрезвычайной трудности доставлять туда провиант, амуницию и другие надобности и для того, дабы спасти храбрые войска, охранявшие одни пустые скалы и пропасти, от напрасной гибели, ибо климат там столь убийственен, наипаче в летние месяцы, что в два с половиною года от болезней умерло более 800 чел. из одного баталиона, который два раза был укомплектован. Самые коренные жители, когда еще населено было сие место, не могли переносить во время лета тяжести воздуха и обыкновенно удалялись на целые 3 месяца в горы. Зимою же бывает другая крайность от того, что на 4 месяца прерывается всякое сообщение с Карабагом, ибо величайшие горы, отделяющия Мигри от Карабага, покрыты бывают непроходимым снегом. Почему все сии крайности и чрезвычайный недостаток в продовольствии, случившийся в прошлом году, решили меня тогда же вынести навсегда войска из Мигри и донести о том е. и. в. Следовательно весь сей округ был уже во власти персиян и без уступки моей, которую я сделал в виде пожертвования со стороны нашей и на которую я тем легче мог решиться, что укрепления Мигри, занятого персиянами тотчас по выходе наших войск, мне уже нельзя было удержать за Карабагом по силе status quo ad praesantem, a сверх того долг службы моей е. и. в. требовал наблюдения, дабы границы при нынешнем случае постановит сколь можно удобнее и выгоднее, наипаче же в военном отношении, что мною ныне чрез постановление черты границ и обозначено в трактате»[499].

Следует отметить, что русский гарнизон оставил Мегринское укрепление еще в конце 1812 г., непосредственно перед началом похода отряда Котляревского на Ленкорань. К тому моменту в его составе числилось 160 больных[500]. По тем временам, нахождение отдельного гарнизона в Мегринском укреплении представляло большие сложности. Из за суровых климатических условий гарнизон нес довольно ощутимые потери. В холодное время, в связи с выпадом снега и дурным состоянием коммуникаций подвоз провианта, медикаментов и боеприпасов был большой проблемой. С наступлением теплого времени года проблемы также не уменьшались. Вдобавок к этому, гарнизон, постоянно находился в осажденном положении. В рапорте Ртищева военному министру от 25 сентября 1812 г., основывавшемуся на донесениях Котляревского, отмечалось, что только в течении 10 месяцев батальон лишился 368 человек, умерших от болезней[501]. Сам Котляревский просил главнокомандующему в донесении от 25 октября 1812 г. «Сделайте милость, бросьте сие местечко и выведите батальон; верьте, что нет уже более никаких способов удерживать оное, и ежели батальон пропадет, то я ни перед Богом, ни перед Государем и ни перед судом виноват не буду, ибо все то, что можно, уже сделано»[502]. Но вопрос как представляется был в ином перевесили стратегические соображения. Укрепление господства русского флота на Каспии, и как следствие – контроль всего побережья, с военно-политической (а не моральной) точки зрения было вопросом несоизмеримо более важным, нежели сохранение контроля над Мегри. Интересно, что еще в письме П. Цицианову от 15 сентября 1804 г., министр иностранных дел Чарторыйский отмечал «Сколь ни малозначаща сама по себе каспийская флотилия, но будучи… повелительницей на Каспийском море – является надеждой к еще большим успехам российского оружия в персидских пределах»[503].

Следующая статья (VI) – была посвящена вопросу размена военнопленными, и не встретила особых затруднений. Как говорилось в статье «Всех пленных обеих сторон, взятых в сражении…, следует отпустить сроком в три месяца после заключения и подписания Трактата, снабдив с каждой стороны продовольствием и дорожными издержками до Караклиса, где пограничные Начальники, для принятия пленных, взаимно между собою снесутся. Бежавшим же своевольно, или по преступлениям, предоставляется свободно возвратиться в отчество свое всем, кои добровольно того пожелают, а кто не пожелает возвратиться, какой бы нации не был, тех не принуждать. При том бежавшим с обеих сторон даруется амнистия или прощение»[504].

Статья VII была посвящена правилам дипломатического этикета, обговаривала возможную численность дипломатического персонала и т. д. «Его Величество Император Всероссийский и Его Величество Шах Персидский соизволяют, что бы взаимные Высоких Дворов Их Министры или Посланники, посылаемые, в случае надобности, в резиденции к Их Величествам, принимаемы были соответственно званию их и важности дел, им порученных, а определяемые от них, по прежним примерам, где за нужное разсудится, в городах для покровительства торговли Агенты или Консулы, кои не имели бы при себе свиты более десяти человек, пользовались бы как доверенные чиновники, приличным званию их уважением и почестьми, с предписанием, не только отнюдь не обижать, но в обидах обеих сторон подданным, по представлению их, делать праведный суд, и доставлять обиженным праведное удовлетворение»[505].

Три статьи (VIII, IX, X) были посвящены торговым отношениям.

Среди прочего, Н.Ф. Ртищев добился, чтобы с российских купцов взималось не более 5 % пошлины на ввозимые товары. Этот момент также вызвал споры. Однако, при всей кажущейся второстепенности вопроса, речь шла об оживлении русско-иранской торговли, полное свертывание которой отнюдь бы не содействовало укреплению российских позиций. Кроме того, война и враждебные отношения не могли длиться вечно. И естественно, что Ртищев должен был хлопотать об установлении более льготного режима в интересах российской торговли. По этому поводу главнокомандующий доносил «Смею ласкать себя надеждою, что при сем случае я не отступил также и от коренных наших узаконений в рассуждении купечества и торга. К одному только определительному назначению пошлин по 5 процентов со 100 с ввозимых в Персию российских товаров и с таковых же вывозимых из Персии, что взаимно распространяется и на персидских купцов, в России торгующих, вынужден я был приступить единственно и по следующим причинам до сих пор купечество российское и также здешнее вело торговлю с большей частью с одними пограничными персидскими владениями, покупая их произведения; напротив же того персияне со всех мест их государства приезжали с своими товарами в Россию и здешний край, получая от нас наличные деньги, от чего, без сомнения, баланс, в выгодах коммерческих имел всегда важнейший перевес для Персии. Но теперь, с восстановлением мира и когда при том купечество обеспечивается правами свободной торговли и не только в Персии, но чрез оную позволяется ездить и в другие государства, дружественные с сею державою, нет сомнения, что