Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Советов, который большевики открыто связывали с проведением в жизнь лозунга «Вся власть Советам». «Воля народа» считала, что сама попытка проведения съезда грозила «междоусобием», «великими бедствиями для родины и революции», поскольку мирного пути осуществления этого лозунга не было. Газета, писавшая ранее о бесполезности диалога со сторонниками Ленина, призывала открыть большевикам глаза на последствия их действий или, если они сознательно идут к гражданской войне, бороться с их преступными замыслами, не допуская «половинчатости» в этом вопросе[1324].

«Рабочая газета» заявляла, что лозунг «Вся власть Советам» не может объединить всех социалистов, но большевиков «не пугает гражданская война не только с крупной и средней буржуазией, но даже с той массой мелкобуржуазной демократии, которая была представлена на Демократическом Совещании»[1325]. Тем самым главная газета меньшевиков вновь фактически признавала, что за большевиками идет рабочий класс, а вероятная гражданская война рассматривалась как опасный классовый конфликт, в котором «пролетариат» окажется изолированным даже от «мелкой буржуазии».

«Дело народа» тоже предвидело начало гражданской войны внутри «демократии» после Съезда Советов, так как он потребует себе всей власти, а правительство Керенского, опирающееся теперь и на Предпарламент, этому не подчинится. Такой конфликт газета социалистов-революционеров считала наиболее опасным. Она предсказывала, что прольется много крови, потому что «выльется наружу весь яд социальной ненависти и злобы, накопленный в продолжение этих семи месяцев социальной, партийной и групповой вражды»[1326].

Таким образом, умеренные социалисты разного толка больше всего опасались глубокого раскола внутри самой «демократии». Они предостерегали от необдуманных политических шагов, которые легко могли спровоцировать вооруженный конфликт.

Подобные опасения можно найти и в текстах интернационалистов. С. Д. Мстиславский на страницах «Знамени труда» писал, что сложившаяся после дела Корнилова конфигурация власти очень ненадежна: «Эту власть — достаточно тронуть пальцем, чтобы вызвать кризис: но вызывать кризис в данной обстановке — однозвучно (так в оригинале. — Авт.) объявлению гражданской войны…»[1327]

Основываясь на опыте корниловского выступления, «Новая жизнь» убеждала большевиков, что социалисты побеждают в борьбе только тогда, когда в гражданской войне они придерживаются оборонительной тактики. И напротив, приводя в качестве примера Июльские события, газета утверждала, что радикальные социалисты потерпят поражение, если возьмут инициативу в свои руки[1328]. Как уже говорилось, часть большевистских руководителей тоже полагала, что тактически выгодно было бы предоставить противнику инициативу по использованию вооруженной силы, демонстрируя оборонительный характер своих действий.

Последние надежды на возможность Предпарламента сгладить противоречия между социалистическими партиями рухнули на его первом же заседании 7 октября. В этот день Л. Д. Троцкий сообщил собравшимся об уходе большевиков из Временного совета республики. Свое заявление он сопроводил речью, обвиняя прежний состав правительства в создании «безответственного личного режима, питавшего корниловщину», а новый — в том, что в нем «явные и тайные корниловцы играют руководящую роль». Оратор упрекнул «цензовые классы» в провоцировании крестьянского восстания, в попытках голодом задушить революцию, не допустить созыва Учредительного собрания. Последующие слова Троцкого потонули в шуме и протестах; он назвал кабинет «правительством народной измены», а Предпарламент «Советом контрреволюционного попустительства»[1329].

Уход большевиков из Предпарламента М. И. Бройдо объяснил следованием «анархической стихии», А. Н. Потресов назвал «опасной игрой ва-банк», а Б. О. Богданов считал его если не политической глупостью, то авантюрой. Последний полагал, что своим поступком большевики превратили массовое движение, которое их поддерживало, в бунт, обреченный на неудачу[1330]. Некоторые «буржуазные» газеты оценивали поступок большевиков как подготовку к гражданской войне или даже ее объявление[1331]. Тема грядущей гражданской войны звучала и в публикациях правого крыла умеренных социалистов. «Воля народа» писала, что раз столкновение неизбежно, то у противников большевиков оставалось право на оборону родины и революции: «Вызов должен быть принят и пусть гг. большевики несут последствия своего нападения»[1332].

Итак, осенью 1917 года оппоненты большевиков и представители власти все чаще говорили о том, что эта партия уже объявила гражданскую войну и/или открыто готовится к внутреннему вооруженному конфликту. В агитации же большевиков осенью 1917 года повторяющимся мотивом стало обвинение правительства в «провокации» гражданской войны, предъявляемое по разным поводам[1333]. Такое заявление было сделано Троцким по итогам Демократического совещания, и политик повторил его во время речи в Предпарламенте. Так большевики возвращали своим оппонентам упреки, звучавшие в их адрес летом 1917 года, когда готовилась антиправительственная демонстрация[1334]. Кроме того, здесь вновь можно увидеть отсылку к Июньским дням 1848 года, когда, по трактовке Маркса, «буржуазия» спровоцировала восстание французских рабочих, чтобы разгромить революционное движение.

Тема провоцирования гражданской войны встречалась и в текстах других политических сил, не исключая некоторых групп умеренных социалистов[1335]. Она присутствовала, в частности, в декларации меньшевиков-интернационалистов, зачитанной на заседании Предпарламента 10 октября. Ставшая после ухода большевиков самой левой фракцией Совета республики, группа Мартова заявила, что останется на заседаниях. Свою задачу меньшевики-интернационалисты видели в том, чтобы разоблачать «контрреволюционный характер режима коалиции, политику провокации гражданской войны и саботажа революции»[1336].

В агитации же большевиков развитием этой темы стало обвинение их противников в подготовке «новой корниловщины». Похоже, что лидеры партии искренне считали такую перспективу вполне реальной: о ней говорили в своем кругу, на закрытых совещаниях. О «явной» подготовке «второй корниловщины» упоминали, в частности, участники заседания ЦК большевиков 10 октября — того заседания, которое поставило вооруженное восстание против правительства «на очередь дня»[1337]. К этой теме вернулись и на следующем заседании ЦК 16 октября (см. ниже).

Впрочем, о «второй корниловщине» говорили не одни большевики. О возможности повторения «корниловского» выступления писало левоэсеровское «Знамя труда». Газеты разной ориентации подхватывали и тиражировали слухи о том, что А. Ф. Керенский находился в союзе с Л. Г. Корниловым, но в последний момент выступил против него. В пропагандистской же кампании, обличавшей власти в подготовке к «новой корниловщине», использовались любые события, хотя бы отдаленно напоминавшие такую подготовку, прежде всего вывод полков из городов или переброска войсковых частей с фронта в тыл[1338].

Основные идеи этой кампании нашли отражение в передовой статье первого же номера новой газеты Петроградского Совета «Рабочий и солдат»: «Контрреволюционеры подстерегают бедствия народа и готовятся нанести ему смертельный удар», — говорилось в ней. Затем описывалась сложившаяся ситуация открытой конфронтации, сопровождающейся применением насилия и подготовкой нового, более масштабного силового противостояния: «отчаявшееся крестьянство» восстало, его подавляли помещики и чиновники, «буржуазия» требовала «беспощадных мер» для восстановления дисциплины в армии, «корниловцы» открыто готовились к срыву Учредительного собрания[1339].

Еще одной повторяющейся темой в агитации большевиков стала идея о том, что гражданская война неминуема или даже уже началась[1340]. Она неоднократно встречалась в выступлениях членов партии не только в