Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Хотя весь октябрь, как мы видели, у большевиков наблюдались колебания между «наступлением» и «обороной» (и вообще необходимостью вооруженного восстания), их противники ожидали от партии активных действий и призывали нанести сокрушительный удар — ответный, или даже упреждающий.

В эти дни в прессе публиковались резолюции различных организаций, в том числе армейских, обещавших подавить большевистское выступление и силой предотвратить «междоусобицу». Такие заявления сделали Военный комитет при ВЦИК, Общеармейский комитет при Ставке и Военная комиссия при ЦК эсеров[1357]. Некоторые газеты призывали правительство не ждать выступления, а дать немедленный отпор, не вступая ни в какие переговоры с большевиками[1358].

Порой же слухи о подготовке вооруженного выступления использовались и для критики правительства и лично Керенского: «Почему глава правительства дает возможность готовить резню?» — спрашивал сотрудник газеты «Живое слово», издания, которое не упускало случая покритиковать главу Временного правительства[1359]. Консервативные «Московские ведомости» указывали, что правительство не предпринимало никаких «решительных мер для предотвращения торжества анархических элементов»[1360]. Содержавшаяся в правых и консервативных изданиях критика Керенского и других министров отражала надежду стоящих за этими газетами сил на то, что в результате грядущего столкновения большевики в конце концов потерпят поражение. При этом ось политического влияния будет сдвинута вправо, Временное правительство реорганизовано, а влияние умеренных социалистов на государственную власть уменьшено, а то и вовсе исключено.

В консервативных изданиях критика в адрес Керенского соседствовала с восхвалением генерала Корнилова, находящегося под арестом. Это само по себе способствовало распространению слухов об активизации «корниловцев», обличающих Временное правительство и его главу. В. А. Базаров на страницах «Новой жизни» рассуждал о том, кто из противников правительства раньше начнет свое выступление: «Поднявший меч „изолированного выступления“ от меча и погибнет. А потому, если уже нам суждено пройти до Учредительного собрания через вспышки гражданской войны, то пусть начинают гг. корниловцы!»[1361]

В эти дни большую статью в «Речи», посвященную разнообразным слухам о выступлении большевиков, опубликовал П. К. Губер (П. Ф. Арзубьев). Она примечательна не только попытками описать грядущий конфликт, но и интерпретацией тактики правительства как осознанно «оборонительной». «В скрытом состоянии гражданская война существует у нас уже давно, прорываясь то здесь, то там отдельными вспышками», — писал журналист. Грядущую же открытую гражданскую войну он видел, подобно уже упоминавшемуся М. Горькому и другим современникам, как повторение Июльских событий, только в большем масштабе: как «вооруженную борьбу враждебных партий, стрельбу на улицах, трупы, валяющиеся на порогах домов, сумасшедшую панику толпы, мечущейся куда ни попало». Большевиков Арзубьев описывал как немецких агентов, уголовников, бывших охранников и провокаторов, возглавляемых «невменяемыми слепыми фанатиками». Развитая уже традиция криминализации образов радикальных социалистов не могла объяснить усиления их влияния, но она должна была способствовать политической мобилизации против большевиков. По мнению Арзубьева, вступать в переговоры с такими людьми было бесполезно, только открытая борьба могла их остановить.

При этом автор статьи не видел желания правительства устранить «вопиющие безобразия» до начала открытой борьбы. Он делал вывод, что власти руководствуются расчетом: «Пусть большевики начинают». Арзубьев не сомневался в том, что, как и прежде, выступление закончится восстановлением порядка вооруженной рукой. Вместе с тем журналист задавался вопросом о цене неизбежной грядущей победы Временного правительства: «Но какою ценою? И неужели нельзя достигнуть того же результата, без уличной войны, без убийства невинных и беззащитных?»[1362]

Из приведенных публикаций видно, что накануне Съезда Советов многие уже не говорили о предотвращении открытого конфликта, а рассуждали о том, какая тактика выгоднее их стороне: немедленное наступление или контрнаступление в ответ на агрессивные действия противника.

Осенью стали встречаться и размышления о том, что гражданская война может быть даже необходима для «излечения» национального организма. М. М. Пришвин рассуждал в дневнике, что население либо само одумается, либо ему поможет это сделать «дубинка здорового народа, который восстановит лицо свое в гражданской войне»[1363]. «Нужно, чтобы Россия прошла через глубочайшие потрясения контрреволюционной бури и ужасы гражданской войны», — размышлял о том же сотрудник «Речи»[1364]. Д. В. Философов в той же газете высказал мнение, что выплеск народного гнева, безусловно, сметет «изолгавшихся демагогов» и «бездарных доктринеров», намекая на необходимость устранения от власти умеренных социалистов. Однако он опасался, что при этом может «разорваться ткань государственности и последний покров культуры»[1365]. «Биржевые ведомости» писали о том, что, вероятнее всего, России придется «пройти все стадии развала, гражданской войны, пугачевщины и разрушения государства», прежде чем люди будут готовы вновь воссоздавать «основы человеческого общежития»[1366]. Эти размышления можно интерпретировать как попытки преодолеть страх перед кровавым конфликтом, который казался уже неотвратимым. Гражданская война виделась последним средством, которое сможет вернуть порядок и спокойствие.

В то же время власти пытались использовать страх перед гражданской войной, чтобы внести сомнения в лагерь сторонников антиправительственного выступления. Командующий Петроградским военным округом полковник Г. П. Полковников выпустил приказ, объявивший, что любой, кто перед лицом угрозы со стороны Германии зовет «массы» к гражданской войне, — это «безумный слепец или же сознательно действует в угоду императору Вильгельму»[1367]. Свое воззвание обнародовал и комиссар ВЦИК при штабе Петроградского военного округа эсер А. Д. Малевский. Он обратился к командованию и комитетам Петроградского гарнизона, призывая сохранять спокойствие, и напомнил солдатам гарнизона, что «всякое выступление вызовет гражданскую войну, выгодную только врагам революции»[1368]. В те же дни ВЦИК предупреждал, что выступление большевиков используют «темные силы», чтобы вызвать беспорядки и погром и потопить в крови революцию[1369].

Как показывают приказы Полковникова, штаб Петроградского военного округа также представлял себе антиправительственное восстание как нечто, подобное Июльским дням: «безответственные вооруженные выступления», «уличные манифестации, митинги и процессии», призывы к погромам[1370]. Именно так был поставлен вопрос и на последних заседаниях Временного правительства. Министры, явно недооценивая стоявшие перед ними вызовы, обсуждали меры отражения вооруженного выступления немногочисленных большевиков, вооруженных демонстраций, уличных беспорядков[1371]. Некоторые члены кабинета объясняли журналистам, что оборонительная тактика в отношении ожидаемого выступления связана с тем, что оно могло бы дать законный и политически выигрышный повод для последующих «решительных репрессий против большевизма»[1372]. Как мы помним, Июльские события дали возможность правительству принимать непопулярные решения, обосновывая их необходимостью бороться с угрозой гражданской войны[1373].

К отражению выступления со стороны противника готовилось не только правительство, но и противостоящий ему Петроградский Совет, по крайней мере такова была его публичная позиция. Возглавлявший Совет Л. Д. Троцкий, отвечая на вопрос о подготовке восстания, намекнул, что оно, вероятно, уже назначено противоположной стороной, и указал, что любое подобное наступление будет беспощадно караться[1374]. 21 октября Петроградский Совет