Карусель - Семен Теодорович Альтов

Сладкая жизнь Пеструшанского закончилась после знакомства с Зиной. Неожиданно он понял, что полюбил по-настоящему.

Зина была маленькая, полная, с невыразительными чертами лица. Она ходила, переваливаясь с ноги на ногу, и один глаз у нее немного косил к носу.

— На кого же она похожа? — задумался Пеструшанский, но, к своему удивлению, не вспомнил.

Зина его измучила. Она не принимала его ухаживаний, смеялась над ним, а Пеструшанский не знал, как себя с ней вести, и вконец извелся.

Пеструшанский видел, что Зина заносчива, тщеславна, корыстолюбива, что она плохо воспитана и вульгарна, но сделать с собой ничего не мог и часами простаивал под ее окнами.

И все это время он пытался понять, на кого она похожа.

Потом понял — на него.

Непонимание

Брянцева тянуло к женщинам.

Еще в детстве ему внушили, что о женщинах нужно заботиться, оказывать им внимание, что женщины прекрасны и их нужно уважать и любить.

С тех пор вот уже много лет Брянцеву нравилось в женщинах все и нравились все женщины без исключения.

«Какие у них выразительные глаза! — восхищался он. — Как они следят за собой! Как своеобразно их мировоззрение!»

Он пристально вглядывался в женские лица, на улице часто останавливался, глядел женщинам вслед, и от полноты впечатлений у него слегка кружилась голова.

Разговаривал Брянцев только о женщинах.

— Тебе не надоело? Может, все-таки переключишься? — иногда спрашивали у него.

— А разве есть тема интереснее? — искренне удивлялся Брянцев.

Когда Брянцева приглашали куда-нибудь, он первым делом задавал вопрос:

— А женщины там будут?

Больше всего на свете любил Брянцев чисто женские компании. В радостном ажиотаже он помогал снимать пальто, резал хлеб, открывал бутылки и консервы, а потом садился в уголке, любовался и с упоением слушал.

Женщины забывали о его присутствии, начинали говорить смело, потом, спохватившись, подходили к Брянцеву и стукали его ладошкой.

— Гадкий, гадкий Брянцев! Зачем вы слушаете наши разговоры?!

Брянцев молчал и только счастливо улыбался.

Брянцев часто приводил женщин к себе. Когда они уходили, Брянцев всегда просил приходить к нему еще и обязательно привести с собой какую-нибудь подругу.

— Зачем тебе столько? — удивлялись гостьи.

— Ну как вы не понимаете? — заглядывая им в глаза, отвечал Брянцев. — Ведь каждая женщина — это новый непознанный мир!

Но Брянцева не понимали.

Семейные пары обходили его за версту.

Соседи плевались.

Служебная репутация была безнадежно испорчена. «Одни бабы на уме!» — ворчал начальник и много лет не повышал. Вдобавок некоторые сослуживцы-мужчины подмигивали Брянцеву в коридоре и провожали ехидными ухмылками, что Брянцеву страшно не нравилось.

Но обиднее всего было отношение к нему самих женщин. Он безраздельно отдавал им себя, а они совершенно не ценили его преданности: избегали Брянцева, перестали приглашать в компании, и мало кто посещал его квартиру снова, побывав там однажды.

И даже жена покинула Брянцева.

Они не сошлись интересами. Когда Брянцев пылко говорил ей о женщинах, она решительно его не понимала.

Жену Брянцева тянуло к мужчинам.

За что мы любим шахматы

Встреченный аплодисментами первых рядов, на трибуне появился директор фабрики. Он поздравил коллектив с перевыполнением плана, пожелал дальнейших успехов и отметил, что обувь, выпускаемая фабрикой, красива, прочна, удобна и уже давно догнала и перегнала все международные стандарты.

Здесь Воропаеву захотелось встать и при всех сказать, что ему, инженеру фабрики, стыдно даже проходить мимо обувных магазинов, заваленных их продукцией, что было бы гораздо лучше для всех, если бы они план не выполнили, ибо обувь у них идет некрасивая, некачественная, и лучше переплатить и купить туфли у спекулянта, чем взять в руки жуткое детище их конвейера. Вместо этого он застегнул пиджак на все пуговицы.

Получив премию, Воропаев завернул в магазин, взял того-сего и встал за сосисками. Когда подошла его очередь, он хотел потребовать жалобную книгу и записать, что ему недовесили пятнадцать граммов, что на весь магазин работает одна касса, а окошечко другой закрыто счетами, и кассирша занимается неизвестно чем, что продавец винного отдела едва держится на ногах, что хлеб — каменный. Вместо этого он как можно туже затянул узел галстука.

У пивного ларька громко матюгались пьяные парни. Воропаеву захотелось подбежать к ним, прикрикнуть, а если не поможет, то схватить за шиворот, стукнуть лбами и отвести в ближайшее отделение милиции. Вместо этого он поставил авоську на скамейку и крепче перевязал шнурки на ботинках.

Жена встретила Воропаева упреками: поздно пришел домой, совсем не думает о ней, а, наверное, о ком-нибудь другом, зарабатывает гроши… Воропаев хотел сказать, что после работы было собрание, потом очередь в магазине, а в магазин она могла бы сходить сама, а не просиживать целыми днями в парикмахерской и у портнихи, что за десять лет супружества он, дурак… ни единого раза, хотя возможностей у него было предостаточно, что зарабатывает он прилично, а воровать не пойдет. Вместо этого он приподнял пиджак и затянул пояс на брюках до последней дырочки…

В шахматный клуб Воропаев вырвался только в половине десятого. Партнер уже ждал его за доской, спокойный и сосредоточенный.

«Сейчас я тебе покажу!» — замирая от предвкушения острого сражения, подумал Воропаев. Он расстегнул пуговицы на пиджаке, ухватил королевскую пешку и со стуком выставил ее на два поля вперед. Партнер ответил симметричным ходом.

«Никаких компромиссов, — дал себе команду Воропаев, — играю королевский гамбит!»

Сказано — сделано. И уже через несколько минут позиция становится острой. Противник упорно защищается, положение неясное. Нужны кардинальные меры.

«Пожертвовать, что ли, еще и коня?!» — приходит в голову Воропаева дерзкая идея. И в восторге от собственной смелости, резко ослабив узел галстука, Воропаев ставит фигуру под три удара сразу!..

Из клуба он уходил счастливый, раскрасневшийся, с блестящими от возбуждения глазами.

— Отчаянный этот Воропаев! — говорили между собой болельщики, наблюдавшие за ходом только что закончившегося поединка.

Путевка

Молодой токарь Коля Кошкин в цехе еще и недели не отработал, а тут повесили на стенку объявление о туристической путевке в город Таллинн на субботу и воскресенье.

Обрадовался Коля и побежал к начальнику цеха Григорьеву узнавать, как путевку получить. Но Григорьев его и слушать не стал, сразу руками замахал:

— Что ты, Кошкин! Какой Таллинн! В субботу работать надо. Ты человек новый, так что привыкай — у нас всегда план горит.

— Да ведь я в Таллинне никогда не был, — не сдается Коля, — а суббота — выходной день…

— Не пущу! — кричит начальник. — Лучше не проси.