Карусель - Семен Теодорович Альтов

— Не дозвонишься! — с хохотом кричит из соседней комнаты (квартира оказалась коммунальной!) Дмитрий Максимович Чистяков-Засорин. — Первый час уже — адвокаты завтракают!

И с треском вколачивает в стену очередной пряник.

Если же при Мотылькове не произносят слова «тепловозостроительный», к Цубербиллеру не приходят гости, Стеклярусов находится не на лестнице, Салахутдинову никто не навязывает знакомства, у Чистякова-Засорина нет денег на пряники, а Кагоров, Музыкантов и Старухин просто молчат, — то, уверяю вас, никто никогда не догадается об их маленьких странностях.

Затрещины

Митрофан Кузьмич Затрещин знал, что курить — вредно, а пить молоко — полезно. Поэтому после каждой затяжки он делал большой глоток молока.

Еще он любил собирать гербарий, и его можно было увидеть на дереве в саду или в парке с большой сумкой, доверху набитой цветами, листьями, бутылками молока и пачками папирос.

Жена Митрофана Кузьмича Евдокия Мироновна Затрещина тоже любила собирать. Она работала на заводе сборщицей.

Однажды Митрофан Кузьмич и Евдокия Мироновна пришли в гости к красивой девушке Елене, которая приходилась им дочкой и жила отдельно, потому что жить отдельно было ее увлечением.

Митрофан Кузьмич сразу уселся на диван и начал курить и пить молоко, Евдокия Мироновна стала собирать на стол, а Елена включила для родителей телевизор.

По первой программе шла передача о вреде курения. Митрофан Кузьмич поморщился и переключил телевизор на вторую программу. Там рассказывали о пользе молока, и он с интересом стал слушать.

Евдокия Мироновна и Елена тем временем принялись пить чай без Митрофана Кузьмича, который продолжал курить и поэтому пил молоко.

Потом Евдокия Мироновна полезла в сумочку и подарила Елене несколько фломастеров, собранных ею на заводе, несколько яблок, собранных на приусадебном участке, и несколько транзисторных приемников, собранных на другом заводе, где Евдокия Мироновна работала по совместительству.

После этого Евдокия Мироновна собрала все бутылки из-под молока, которое выпил Митрофан Кузьмич, и понесла их мыть на кухню. Вернувшись, она собрала пустые пачки из-под папирос, которые Митрофан Кузьмич выкурил, и выбросила их в мусорное ведро.

Пора было уходить.

— Хорошо живешь-то? — спросила Евдокия Мироновна Елену. — Не надоело отдельно?

Елена подала родителям пальто, сунула в карман отцу пачку дорогих сигарет и пакет молока, а матери — детскую игру «Конструктор».

Митрофан Кузьмич вышел первым, а Евдокия Мироновна задержалась поцеловать дочь.

— Собралась я было разводиться с отцом-то твоим, — призналась она, — уже и заявление написала. А потом вспомнила, как он гербарий собирать любит, ну и передумала.

Она широко развела руками, быстро собрала в совок скопившийся в передней мусор и тихонько прикрыла за собой дверь.

Митрофан Кузьмич ждал ее на улице. Он курил длинную сигарету с фильтром и пил молоко из бумажного пакета.

Фокусы Федосеева

Фантасмагория в пяти главах

1. Белый свитер

Федосеев вернулся из цирка расстроенный.

Художественный совет не принял его фокуса. Федосеев предложил такую идею: иллюзионист выходит на арену, взмахивает платком, и перед изумленными зрителями появляется небольшая доменная печь. В ней бушует пламя. Иллюзионист надевает темные очки, открывает заслонку, лопатой кидает в огонь руду, выплавляет металл, разливает его по формам, остужает и дарит зрителям несколько чугунных чушек со своим автографом.

— Задумано превосходно! — зааплодировали члены художественного совета. — Но как все это сделать?

— Не знаю, — пожал плечами Федосеев. — Пусть думают разработчики.

Жена у Федосеева была хорошая. Она все поняла, не стала мучить его расспросами и, поскольку время было уже позднее, сразу ушла на кухню.

В начале их совместной жизни жена целыми днями готовила, стирала, подметала, а ночью ложилась рядом и брала Федосеева за руку. Но Федосееву все это быстро надоело.

— Нам надо изменить жизнь! — потребовал он.

— Хорошо, — тут же согласилась жена. — Изменим.

С тех пор она стала готовить, стирать и подметать ночью, а днем ложилась рядом и брала Федосеева за руку.

Федосеев спасался в Присутственном месте, где коротал время с такими же, как он, творческими людьми.

— Какие трудности? — спрашивал он за чашечкой кофе приятеля — директора шахматного клуба.

— Очередное сокращение! — вздыхал тот. — В варианте четырех пешек староиндийской защиты предложено одну пешку убрать.

Белый свитер ворвался в жизнь Федосеева стремительно и внезапно. Федосеев рассеянно поглядывал по сторонам, перебрасывался вялыми остротами с известным импресарио, как вдруг в Присутственном месте появился неизвестный Федосееву плотный низкорослый господин в черном котелке. Господин был лыс, вислогуб и плотояден. В его левом глазу поблескивал монокль, а под наглухо застегнутым сюртуком угадывалась пущенная поперек живота массивная золотая цепь.

Белый свитер появился из-за жирной спины господина. Федосеев мог поклясться, что никогда еще не видел такого свитера. Он был очень белый, очень тонкой шерсти, с высоким воротником стоечкой. У свитера были небольшие покатые плечи, аккуратная девичья грудь и замечательная тонкая талия. Господин наклонился к свитеру и что-то прошептал с несомненным гормональным пылом.

Федосеев впился в локоть импресарио.

— Кто это?!

Импресарио мельком глянул в сторону вошедших.

— Ба! — оживился он. — Да ведь это сам Алябьев! С новой девочкой… Пойду поприветствую…

Господин, белый свитер и импресарио расположились за столиком неподалеку.

Сердце Федосеева рвалось наружу. С трудом он удерживал его на месте. Он чувствовал, з н а л, что стоит ему взглянуть чуть выше свитера, и сердце будет уже не удержать.

Так оно и получилось. Он не выдержал и посмотрел.

Сердце тут же выскочило и с противным чавканьем шмякнулось на столик перед прекрасной девушкой в белом свитере. Зажимая рукой кровоточащую рану в груди, Федосеев с криком выскочил наружу.

В Присутственном месте случалось всякое, и поэтому на выходку Федосеева никто не обратил внимания.

Знакомый врач сделал ему все как нужно.

— Не бойся, — успокаивал он Федосеева. — Жена ничего не заметит. Не ты первый, не ты последний…

Он спрятал в стол полученные десятки и подвел Федосеева к зеркалу. Грудь Федосеева и впрямь выглядела как обычно, даже шва не осталось.

Но жена проплакала целый день.

— Ты — бессердечный! — всхлипывала она. — Бессердечный!

Федосеев ничего не слышал. Его мозг разрабатывал план предстоящей операции.

Первым делом нужно было подготовиться теоретически.

Федосеев нажал на связи и достал единственный экземпляр «Краткого перечня проходимцев». Как он и ожидал, там оказались ценные сведения об Алябьеве.

«Алябьев, — прочел Федосеев. — Фарук Иванович. Родился в 1947 году. Мерзавец каких мало. Франкмасон. Автор системы затяжек и проволочек в отечественном автосервисе. Инициатор безобразий в пунктах приема стеклотары. Возбудитель нравственных и безнравственных болезней. Живуч. Боится свежего воздуха и кардинальных перемен».

— Так! — приговаривал Федосеев, подпрыгивая на стуле. —