Власть и прогресс - Саймон Джонсон

Славные годы

Хотя фундамент общего процветания был заложен в первые десятилетия XX века, большинство американцев в то время этого еще не понимали. Первая половина столетия была отмечена двумя войнами – самыми массовыми, жестокими и разрушительными в мировой истории, а также масштабной экономической депрессией, вселившей страх и неуверенность в тех, кто ее пережил. Страхи перед войной и нищетой въелись глубоко в души, от них нелегко было избавиться. Современные исследования показывают, что шрамы от Великой депрессии порой сохранялись всю жизнь, что пострадавшие от нее до конца жизни боялись любых экономических рисков. В первой половине века были и периоды экономического расцвета, однако достаточно часто при этом все выгоды доставались богачам; экономическое неравенство оставалось прежним и иногда даже увеличивалось.

На этом фоне особенно поражают несколько десятилетий после 1940 года. Совокупный выпуск на душу населения (валовой внутренний продукт, ВВП) в США с 1940 по 1973 год рос со средней скоростью более 3,1 % в год. Этот рост подогревало повышение производительности как во время, так и после войны. В дополнение к ВВП, или совокупному выпуску на душу населения, для измерения экономического развития используется такой информативный показатель, как общий коэффициент производительности (ОКП), отчасти потому, что в нем учитывается и рост основных производственных фондов (зданий и станков). Таким образом, скорость роста ОКП позволяет точнее измерить технологический прогресс: она показывает, какая часть роста ВВП связана с техническими новшествами и улучшением эффективности. Рост ОКП в США (в несельскохозяйственном и неправительственном секторе) с 1891 по 1939 год составлял в среднем менее 1 % в год. С 1940 по 1973-й он вырос в среднем до 2,2 % в год. И это не результат бума военных лет: средний рост ОКП с 1950 по 1973 год оставался выше 1,7 %.

Этот беспрецедентный рост производительной способности экономики основывался на технологических прорывах, начатых в 1920–1930-х годах; однако крайне важно было и то, как быстро эти новшества были приняты и как эффективно внедрены в производственный процесс.

Методы массового производства, уже устоявшиеся в автомобильной индустрии, после войны распространились и на другие отрасли американской промышленности. В 1930-х годах США выпускали в среднем около 3 млн автомобилей в год. К 1960-м годам эта цифра возросла почти до 8 млн. Не будет преувеличением сказать: Америка создала автомобиль, а затем автомобиль преобразил Америку.

В повышении производительной способности экономики критически важную роль сыграли прямые и обратные связи с иными отраслями. Массовое производство автомашин породило растущий спрос на ресурсы практически из всех остальных областей экономики. Еще важнее: по мере того как строилось все больше дорог и все больше людей получали доступ к автомобилям и иному современному транспорту, изменялась география городов: стремительно росли пригороды. Развитие транспорта предлагало новые возможности в сфере услуг и развлечений: торговые центры, крупные универмаги, большие кинотеатры.

Не менее примечателен, чем скорость общего роста и резкое увеличение производительности, был инклюзивный характер этого нового процветания. В первой половине двадцатого века рабочим приходилось с боем вырывать у капиталистов каждый кусок. Экономический рост часто сопровождался ростом неравенства. Послевоенные десятилетия в этом смысле выглядят совершенно иначе.

Прежде всего, во время и после Второй мировой войны неравенство резко уменьшилось. Если в 1920-х годах доход 1 % богатейшего населения США составлял высокую цифру в 22 % от общего национального дохода, к 1960 году эта цифра опустилась до 13 %. Другие аспекты неравенства в послевоенные годы тоже почти сошли на нет, главным образом благодаря жестким регуляциям и государственному контролю цен. Двое исследователей, изучавших этот период, были так поражены уменьшением неравенства в эту эпоху, что дали ему прозвище «Великая компрессия» [т. е. сжатие, по аналогии с «Великой депрессией» – прим. пер.].

Еще более примечателен здесь был паттерн роста. Средние реальные зарплаты росли с той же скоростью, что и производительность, а иногда и быстрее: в целом средняя скорость роста с 1949 по 1973 год составляла почти 3 % в год. И этот рост зарплат ощущало на себе все общество. Например, реальные зарплаты квалифицированных и неквалифицированных рабочих возрастали более или менее одинаково.

В чем же состоял «секретный ингредиент» общего процветания – мечты, воплотившейся в жизнь после Второй мировой? Ответ – в двух элементах, о которых мы в этой главе уже говорили: во-первых, в направлении развития новых технологий, создающем новые рабочие места и новые задачи для работников любой квалификации, и, во-вторых, в институциональном контексте, позволяющем рабочим претендовать на долю прибылей и добиваться своего.

Направление технологий строилось на фундаменте, возведенном в первой половине века. В сущности, бо́льшая часть технологий, базовых для эпохи общего процветания, были изобретены несколькими десятилетиями раньше, а в 1950–1960-х годах только получили распространение. Это вполне очевидно на примере двигателя внутреннего сгорания: в него вносились разные улучшения, но базовая конструкция осталась неизменной.

Мощный послевоенный рост в США сам по себе еще не гарантировал, что новые технологии принесут выгоду рабочим. Начиная с первого же мирного дня американскому рабочему классу пришлось бороться за то, что он считал своим по праву. Заставить экономический рост работать на благо большей части общества оказалось нелегкой задачей; об этом мы сейчас и поговорим.

Спор об автоматизации и заработной плате

Тревога о возможности «технологической безработицы», высказанная Джоном Мейнардом Кейнсом, о которой мы упоминали ранее, после Второй мировой войны стала даже более оправданна. Станки всё совершенствовались; настоящим прорывом стали машины с числовым программным управлением, построенные на идее, восходящей к ткацкому станку Жаккара. Этот станок, спроектированный Жозефом-Мари Жаккаром в 1804 году и ставший одним из главных автоматических устройств в текстильной промышленности для XIX века, выполнял задачи, сложные даже для самых умелых ткачей. Концептуальным прорывом в нем стало то, что каждой основной нитью здесь управляли отверстия в перфокарте, сделанной из плотного картона.

Станки с числовым программным управлением, созданные в 1950-х и 1960-х годах, шли на шаг дальше – связывали машины с изменяемыми цифровыми инструкциями. Теперь сверлильный, токарный, фрезерный или любой другой станок можно было подсоединить к вычислительной машине и запрограммировать на выполнение задач, которые раньше выполняли рабочие.

Журнал «Форчун» в 1946 году запечатлел общий энтузиазм по поводу автоматических станков с числовым программированием (его называли также «цифровым управлением»), объявив темой номера «автоматическую фабрику» и поместив на обложку слоган: «Станки без людей – угроза или обетование? Сегодня ближе, чем когда-либо». Статья, размещенная в этом номере и озаглавленная «Машины без людей», открывалась такими строками:

«Вообразите, если сможете, фабрику: чистую, просторную, работающую непрерывно, как гидроэлектростанция. В ее производственных цехах – ни одного человека».