Улица цвета крови - Александр Александрович Тамоников

— О нет, я буду рада продолжить с вами знакомство. Приходите ко мне завтра на обед. Часов в двенадцать. Мой брат уедет, и никто не будет нам мешать общаться. Мне бы очень хотелось узнать о вас, пан Вальчак, больше. Мне так одиноко сейчас, — улыбнулась она грустно.

— А вы разве не собираетесь покидать город? Скоро тут будут русские, — напомнил Шубин.

— Нет, я останусь. Мой брат заверил меня, что ничего опасного нет. И русские, которые прогонят немцев, обязаны будут признать Львов польским городом.

— Это почему? — сделал вид, что ему стало интересно, Шубин.

— Не знаю, — пожала плечами Янишевская. — Это все его политические интриги и игры, как он их называет сам. Он заверил меня, что русским просто некуда будет деваться после того, как поляки во Львове поднимут восстание и он, как комендант области, прикажет развесить по городу польские флаги и назначить в городе польскую администрацию. В общем, что-то в этом роде, — махнула она неопределенно ручкой.

— Как интересно! — воскликнул Шубин и посмотрел на карманные часы, которые достал из нагрудного кармана пиджака. — Как жаль, что мне уже пора бежать. Но обещайте мне, пани Эва, рассказать все подробности завтра, когда я к вам приду. Договорились? — Шубин спешно поцеловал руку Янишевской и, откланявшись, поспешил уйти.

Первый раунд — знакомство — прошел вполне удачно, и Глеб был доволен. Он отлично справился с задачей. Его польский хотя и был не идеальным, но зато он уже практически свободно мог общаться на нем и понимал все, что ему говорили. Правда, ему еще приходилось догадываться о значении некоторых малознакомых слов, но в целом смысл их был ему понятен и помогал поддерживать общение с сестрой Филипковского на должном уровне.

Глава восьмая

Раннее утро выдалось беспокойным. Еще ночью Шубин слышал отдаленные залпы артиллерии, звучавшей на юго-восточной стороне города. К утру канонада не смолкла и еще больше усилилась.

— Наши наступают, — заметил Энтин, который вместо Магды принес Глебу воды для умывания.

— Будет жарко, — согласился Шубин.

— Как думаете, когда возьмут город? — спросил Виталий.

— На днях и возьмут. Но не сегодня, — ответил Глеб. — Слишком еще много немцев осталось в городе.

— Я в окно видел ночью целую колонну грузовиков. Они мимо нас проезжали по направлению к западу. Драпают, — заметил Энтин, поливая Глебу из кувшина на руки.

— Ты что же, совсем не спал? — посмотрел на него Шубин.

— Спал малость, — Энтин подал полотенце и отвернул голову, чтобы Глеб не видел его смущения.

Шубин сразу же догадался, что Виталий провел ночь с Магдой, но говорить об этом не стал. Не его это дело — чужие отношения обсуждать. Магда хотя и была на вид сурова, но все же нравилась Глебу. Было в этой полячке какое-то достоинство и сдержанность. Судя по ее характеру, не стала бы она с кем попало делить постель. Значит, приглянулся ей чем-то этот спокойный, рассудительный и хозяйственный русский мужик.

Внизу раздался звонок. Энтин, глянув на Шубина, поспешно спустился вниз. Глеб, прихватив оружие, пошел за ним, но не успел он пройти через гостиную, как в нее почти вбежал Лагутенок.

— Наши уже в городе! — воскликнул он радостно. — А у нас для тебя, капитан, подарок! — добавил он и повернулся в сторону коридора.

В комнату вошел сначала Энтин, за ним шел подталкиваемый вооруженным винтовкой поляком Порошин.

— Где вы его нашли? — глядя на Порошина не предвещающим ничего хорошего взглядом, спросил Глеб.

— Это вот Казимеж его вчера вечером привел, — кивнул в сторону поляка Лагутенок. — Говорит, что этот черт прятался в саду одного особняка на улице Лещинского. Когда его поймали, он стал по-польски объяснять, что там сидит по поручению капитана Крупы и, мол, охраняет Филипковского. Хотели его даже отпустить, гада. Но с поляками на обход улиц наш Калинин ходил. Он и сказал им, кто такой есть этот Порошин. Привели его ко мне. Мы с Марининым его давай расспрашивать, что он там делал. Думали, что, может, вы его туда послали. А он молчит.

— На Лещинского, двадцать четыре, его взяли? — спросил по-польски Глеб у Казимежа.

— Докладний, там, — подтвердил поляк.

— В котором часу его обнаружили?

Ответ поляка заставил Шубина задуматься. Со слов Казимежа получалось, что Порошин мог вполне находиться в саду уже тогда, когда Глеб разговаривал с Янишевской, но уйти по какой-то причине не успел. Ведь его обнаружили почти сразу же после ухода Шубина.

— Ну, и что ты там делал? — обратился он к Порошину.

Тот молчал и, опустив голову, смотрел под ноги.

— Вот и мы когда его спрашивали — молчал. Как воды в рот набрал. Решили утром привести сюда, чтобы выяснить, что к чему, — пояснил Лагутенок.

— Он сбежал вчера утром, — ответил Шубин, пристально глядя на Порошина. — Обманул Виталия, сказал ему, что я его с запиской к тебе, Лагутенок, отправил, и сбежал.

— Вот ведь сволочь, — выругался Лагутенок. — Под трибунал его, и все дела. Наши наступают, а он вон что творит.

— Погоди, не торопись с трибуналом, — осадил его Глеб. — А ну-ка, сержант Порошин, иди сюда.

Тот стоял как вкопанный, но Энтин подтолкнул его. Тогда только он поднял глаза и, сделав шаг вперед, посмотрел на Шубина. В глазах сержанта стояла беспредельная тоска. Ни ненависти, как это обычно бывает у предателей Родины, ни испуга, как у трусов, Глеб в его взгляде не увидел. А вот тоска была.

— Я не буду спрашивать, что ты делал и зачем ты это делал, — сказал Шубин. — Мне и так это известно. Но прежде чем принять какое-то решение, мне надо знать одну вещь. Ты добровольно согласился шпионить за мной в пользу поляков или майор Литовцев как-то заставил тебя это сделать?

Порошин вдруг закрыл руками лицо, и все его тело сотрясла дрожь. Через сомкнутые ладони послышались то ли всхлипывания, то ли смех. Шубин ждал. Наконец Порошин отнял руки от лица. Его глаза были красными, а губы дрожали.

— Я попал в плен к немцам зимой сорок первого, — глухо сказал он. — Оттуда — в военный лагерь. Вы не представляете, чего я там насмотрелся. Нас гоняли на работы в каменоломни, кормили хуже свиней. Всех, кто провинился, по мнению охраны, били и иногда забивали насмерть, травили собаками. Нескольких человек на моих глазах просто на спор задушили…

Он замолчал, с трудом сохраняя спокойствие. Шубин ждал продолжения исповеди. Не рассказа, а именно исповеди. Как исповедуется перед казнью преступник, так и Порошин рассказывал о том, что все это время копилось