Кукла на цепочке - Алистер Маклин

хорош на войне, когда ясно, кто и с кем сражается и где линия фронта. У нас же психологическая война, где ничего толком не ясно. Умеют ли британцы вести психологическую войну? Не уверен. Я вообще не думаю, что какая-нибудь страна умеет это делать, – слишком много неопределенностей. Трудно учесть решающие факторы как в обычной, так и в психологической войне. И только один фактор является решающим – я имею в виду человеческий фактор. Вот как, скорее всего, это произойдет. Британцы начнут метать громы и молнии – вы сами признали, что они не склонны сдаваться. Британские политики будут взывать к справедливости, утверждая, что они чисты как снег. Для удобства британцы на время забудут свою собственную кровавую историю. Они станут вопрошать: что же такого сделала несчастная Британия, чем заслужила столь жуткое положение, столь невыносимую ситуацию? За что же их, невинных овечек, обрекают на заклание? Политики станут спрашивать: почему никто в мире и пальцем не шевельнет, чтобы им помочь? Почему не хотят помочь Британии трусливые и некомпетентные голландцы, которые никак не могут расстаться со своими сыром, тюльпанами и джином? Почему голландцы не могут потратить немножко времени и спасти мир от чудовищ, свивших гнездо на их территории? Разумеется, никто не станет обращать ни малейшего внимания на то, что они говорят. Под «они» я имею в виду не британский народ, а Уайтхолл, британское правительство. Вот тут-то и вступает в дело человеческий фактор. Британцы всегда гордились своим состраданием, своей справедливостью, терпимостью и сочувствием к побежденным – не важно, что несколько миллионов граждан бывшей британской империи думают иначе, – своим добрым отношением к собакам, кошкам и бог знает к кому еще. Дело даже не в том, что они прекрасно существуют в мире иллюзий; дело в том, что то, что другие народы считают лицемерием, для них чистая правда. Это неотъемлемая часть британской жизни. Так что, если мы, голландцы, чуть-чуть промочим ноги, это вызовет у них бурю негодования. Их возмущение будет безграничным, как и их испуг, не говоря уже о том, что любезные их сердцу принципы будут разрушены, а нежные чувства втоптаны в грязь. Конечно, отдел писем в «Таймс» будет завален немыслимым количеством посланий, авторы которых будут требовать, чтобы преступники, виновные в этом злодеянии, понесли ответственность. Число икс писем равно числу икс обвинителей. И все начнут искать козла отпущения.

Ван Эффен сделал короткую паузу.

– А теперь еще немного о человеческом факторе. Уайтхолл остро осознает, кто станет этим козлом отпущения. Правительство – если на то пошло, любое правительство – может считать себя собранием государственных деятелей или Кабинетом министров, но в глубине души, в глубине своих трусливых сердец члены правительства прекрасно знают, что их век как политиков очень краток. И они со свойственным им эгоизмом – за редким исключением вроде нашего министра обороны – беспокоятся только о том, чтобы продлить этот краткий миг пребывания у власти. Что же произойдет, если британское правительство откажется уступить террористам? В таком случае нынешние политики обязательно проиграют следующие выборы, а скорее всего, еще до выборов лишатся своих мест. Для любого министра мысль о такой возможности настолько невыносима, что он даже не станет ее рассматривать. Так что мы, голландцы, не замочим наших ног. Конечно, Уайтхолл не будет говорить, что он руководствуется в своем решении жаждой власти, жадностью и боязнью членов Кабинета потерять свои места. Нет, он скажет, что руководствуется исключительно соображениями гуманности, всепоглощающей любовью ко всему человечеству. Именно поэтому Уайтхолл галантно склонит голову перед террористами.

Наступило продолжительное молчание, нарушаемое лишь шумом дождя, барабанящего по оконным стеклам, и отдаленными раскатами грома.

– Ты всегда был не слишком высокого мнения о политиках, Питер, – констатировал Джордж.

– У меня такая работа, что волей-неволей приходится общаться со многими из них.

Джордж покачал головой:

– Но у тебя уж слишком циничный взгляд.

– Мы вообще живем в очень циничном мире.

– Конечно, это так.

Они снова помолчали, и на этот раз Джордж согласно кивнул:

– Как ни грустно, но ты прав. И по поводу политиков, и по поводу мира, в котором мы живем.

Никто из них больше не проронил ни слова, пока к дверям отеля не подъехал фургон – точнее, микроавтобус, который использовался на королевской площади минувшим вечером. За рулем сидел Ромеро Аньелли. Он опустил окно и отодвинул боковую дверцу.

– Садитесь! Покажете мне, куда ехать.

– Выходите, – предложил ему ван Эффен. – Нам надо с вами поговорить.

– Вы хотите поговорить? Что-то случилось?

– Просто нам надо поговорить.

– Мы можем поговорить в автобусе.

– Возможно, мы никуда не поедем в этом автобусе.

– Вы не достали…

– Мы все достали. Мы что, будем весь день здесь стоять и перекрикиваться друг с другом?

Аньелли задвинул боковую дверцу, открыл свою и вышел. За ним последовали Леонардо, Даникен и О’Брайен. Они поспешно поднялись по ступенькам крыльца.

– Что это вы, черт возьми, устраиваете? – спросил Аньелли. Его показной лоск дал трещину. – И что, черт возьми…

– А с кем, черт возьми, вы разговариваете? Вы нас не нанимали. Мы с вами партнеры. Во всяком случае, нам так казалось.

– Вы думаете, что вы… – Аньелли осекся, нахмурился, потом улыбнулся. К нему вернулась его прежняя любезность. – Если мы должны поговорить, а мы, кажется, действительно должны поговорить, почему бы не сделать это в гостиной отеля?

– Разумеется. Кстати, познакомьтесь, наш товарищ. Зовите его Лейтенант, – представил Ван Эффен Васко, который извинился за состояние своего горла. Было ясно, что Аньелли не догадывается, кто перед ним. Васко выглядел настоящим армейским офицером.

В отеле они прошли в дальний конец гостиной. Ван Эффен развернул газету и разложил ее на столе перед Аньелли.

– Видите эти заголовки?

– Ну, э-э, в общем да.

Вряд ли можно было не заметить подобных заголовков – крупнее газеты просто не в состоянии напечатать. Текст был довольно прост: «FFF шантажирует две страны». После этого следовали заголовки помельче. Они касались главным образом вероломства FFF, решительности голландского правительства, твердости британского правительства. Не обошлось и без чистого вымысла.

– Мы предполагали, что вы читали нечто подобное, – сказал Аньелли. – Мы также предполагали, что это вас немного обеспокоит. Но только немного. Лично я вообще не вижу причин для беспокойства. Разве это что-либо меняет? Вы знали, зачем мы вас наняли… извините, зачем мы с вами вступили в партнерские отношения. Так что же изменилось за ночь?

– Многое изменилось, – сказал Джордж. – Изменилось состояние дел. Сейчас ясно, что это дело совершенно другого масштаба, чем предполагалось ранее. Я голландец, господин Аньелли. Наш Лейтенант – тоже голландец. Стефан Данилов может не быть голландцем по рождению, но он в большей степени голландец, чем поляк. Мы не собираемся сидеть сложа руки и смотреть, как затопят нашу страну. А страна, господин Аньелли, это люди. Из нас троих никто не зарабатывает на жизнь законным способом, это правда. Но в своей деятельности мы не вредим человеческим жизням. Мы не мелкие преступники, но и не действуем в международных масштабах. Нам многое непонятно. Что ваши люди хотят от Северной Ирландии? Почему вы хотите, чтобы британцы ушли? Почему вы шантажируете наше правительство или правительство Великобритании? Почему вы угрожаете взорвать королевский дворец? Или вы газет не читаете? Вы что, сумасшедшие?

– Мы не сумасшедшие. – Голос Аньелли звучал почти устало. – Это вы сумасшедшие, если верите всему, что пишут в газетах. Газеты напечатали то, что ваше правительство приказало им напечатать, – когда дело касается национальной безопасности, власти имеют право это сделать. И правительство передало в газеты именно то, что мы велели им передать. Газеты в точности выполнили инструкции. Мы не собираемся навредить ни единой живой душе.

– То есть Северная Ирландия по-прежнему далека от того, чтобы шантажировать голландское правительство с целью получения наличных денег, – сказал ван Эффен. – Таковы, как нам кажется, были ваши первоначальные намерения, и против этого мы ничего не имеем. Тут мы вам охотно посодействуем. У нас