Звезда героя - Сергей Малинин

подводного спецназа; будучи коллегой главного участника предстоящих событий, Иван в течение одной минуты насчитал не менее пяти щелей, через которые сам без особых усилий выскользнул бы из расставленного столичными сыщиками капкана.

Отыскав глазами скамейку, возле которой должна была состояться встреча, Иван прикинул, каким путем стал бы отходить, если бы оказался на месте Зимина. Такой путь вскоре обнаружился; сверившись с часами и убедившись, что время еще есть, он обошел вокруг квартала и составил более полное представление о театре будущих военных действий. В том, что упомянутые действия начнутся, он почти не сомневался: московским оперативникам следовало проявить чудеса профессионализма, чтобы тихо и незаметно для окружающих упаковать такого человека, как Павел Андреевич Зимин.

Вернувшись на бульвар, он обнаружил, что замеченный им раньше седобородый старикан в поношенной одежде попрежнему сидит на скамейке и все так же кормит наглых столичных голубей. У старика при себе были чемодан и линялый брезентовый рюкзак, с виду полупустой. Этот багаж заставил Ивана насторожиться, но старик выглядел чересчур дряхлым, да и у сержанта, который подошел к нему проверить документы (явно по наводке засевших вокруг оперативников, которым старикан со своей поклажей тоже, надо думать, бросился в глаза), он подозрений не вызвал. Заезжий пенсионер даже угостил стража порядка яблочком, для чего ему пришлось поднять крышку чемодана. Ивана это, впрочем, ни в чем не убедило: замаскировать криминальный груз какой-нибудь безобидной ерундой наподобие грязного белья или тех же яблок – трюк не новый и оригинальностью не блещет.

Потом из черной «Волги», которая торчала на бульваре уже минут двадцать, выбрался Коновалов. Иван досадливо крякнул: столичные сыщики явно недооценили профессионализм противника. Если Зимин где-то поблизости, то появление Фиделя из задней двери откровенно казенной «Волги» послужит для него предупреждением, не менее красноречивым, чем если бы бульвар был оцеплен омоновцами в полной боевой выкладке.

Вид у заведующего ювелирным салоном «Эльдорадо» был такой, словно накануне он пережил лобовое столкновение с поездом метро. «Дипломатия», – с кривой улыбкой подумал Иван. Угрызений совести он не испытывал, справедливо полагая, что Коновалову досталось поделом. К тому же дозированное насилие было и остается наилучшим методом ведения допроса в условиях, приближенных к боевым. Оснований думать, что допустил передозировку, у Одинцова тоже не было: в конце концов, Фидель был жив и даже не утратил способности самостоятельно передвигаться.

Когда он проходил мимо скамейки, на которой сидел старик с чемоданом, рюкзаком и голубями, Иван напрягся, но Коновалов не обратил на седобородого гражданина внимания. Зато упомянутый гражданин вдруг сунул руку в карман, вынул оттуда сигареты и окликнул Фиделя – судя по жесту, которым сопровождался оклик, попросил огоньку. Коновалов дал ему прикурить; старик склонился над зажигалкой, прикрывая ее ладонями, и вдруг Коновалов завопил на весь бульвар:

– Держите его! Это он!

Далее события начали разворачиваться с кинематографической быстротой. Старик сделал короткое, малозаметное движение правой рукой. Фидель захрипел и, схватившись обеими руками за горло, повалился на асфальт, заставив топтавшихся вокруг скамейки голубей испуганно захлопать крыльями и разлететься. Судя по всему, у господина Коновалова была сломана гортань, и Иван мимоходом занес его в список потерь – к счастью, со стороны противника.

Мнимый старец уже перемахнул через ограду и, ловко уклоняясь от несущихся по бульвару машин, с отнюдь не старческой резвостью несся через дорогу. Его седая борода трепетала на ветру, старомодная шляпа с дырочками свалилась с головы. Седой парик сбился на сторону, и старик на бегу сорвал его и швырнул в ветровое стекло машины, которая чуть его не сбила. На солнце блеснул гладко выбритый череп; вслед за черепом заблестел вороненый ствол удлиненного тяжелым глушителем «стечкина», и четыре оперативника, бежавшие наперерез вырвавшемуся из ловушки зверю, один за другим покатились по земле, как сбитые кегли.

Это «кино» Иван досматривал уже на бегу. Почти не снижая скорости, он наклонился и подобрал с асфальта выпавший из руки убитого сыщика пистолет. Кит уже успел нырнуть в стеклянную дверь какого-то офиса; оценив разделявшее их расстояние и скорость, с которой двигался поддельный старикан, Иван свернул в узкий проход между двумя строениями, с разбега перемахнул через глухой железный забор, пробежался по крышам каких-то гаражей и спрыгнул в очередной проход, который вел с соседней улицы во двор того самого здания, куда только что вбежал Зимин.

Кит уже был там, во дворе. Под ногами у него среди битого стекла валялся обвитый матерчатой лентой ксерокс в треснувшем светло-сером корпусе. Седая борода куда-то исчезла, и торчавшие под носом растрепанные накладные усы в сочетании с бритым черепом придавали Зимину странный вид. Заметив Ивана, Кит вскинул руку с пистолетом. Одинцов нырнул в укрытие, и предназначавшаяся ему пуля безобидно чиркнула по кирпичной стене, выбив из нее облачко красноватой пыли.

Иван бросился вперед. Зимин уже сидел верхом на кирпичном заборе. Обернувшись, он выстрелил навскидку, и Ивану лишь чудом удалось увернуться от пули, которая, будь он менее проворным, наверняка поставила бы точку в его биографии. Почти сразу Кит выстрелил еще раз; Иван припал на одно колено, пропуская верную смерть у себя над головой, и выстрелил в ответ.

Оседлавшая гребень забора фигура неуверенно покачнулась, задержалась на мгновение и медленно, будто нехотя, свалилась по ту сторону ограды.

– Это тебе за Машку, старый козел, – сказал Одинцов.

При этом ему подумалось, что право сделать этот выстрел должно принадлежать Юрию Машкову – просто потому, что Машка по милости этого вурдалака потерял не только веру в людей, но и сына, из которого всю жизнь пытался, но так и не сумел воспитать человека. Вряд ли Виктор подался бы в криминал, если бы его не втянул в свой сомнительный бизнес разговорчивый и дружелюбный сосед по даче. Поэтому, будь у него такая возможность, Иван с удовольствием приволок бы Кита за шиворот обратно в Новороссийск, поставил перед Машковым и сказал: «Стреляй». И Юрий, скорее всего, выстрелил бы.

Подтянувшись на руках, Одинцов легко забросил свое послушное тело на забор. Цементный гребень ограды был слегка запачкан красным. Кит лежал внизу на груде какихто тарных ящиков, зажимая рукой окровавленный бок. Увидев Ивана, он поднял пистолет, прицелился и нажал на спуск. Раздался металлический щелчок бойка, упавшего на пустой патронник. Осознав, что обойма «стечкина» пуста, Кит тяжело завозился, встал и, выбравшись из груды переломанной тары, корчась, заковылял прочь. Он был упрям и не желал сдаваться. В Иване это не вызвало ни удивления, ни уважения: ничего иного он просто не ожидал.

На ходу Кит выщелкнул из рукоятки пистолета пустую обойму